Сказание о Йосте Берлинге. Сельма Лагерлёф
в темноте пыльные горлышки винных бутылок на стеллажах.
Настала очередь буфетной и кухни.
Майорша прощалась со своим домом. Со всем, что было нажито годами упорного, изнуряющего труда.
И под конец она пошла в жилую часть.
В столовой пощупала откидную доску столешницы.
– Немало людей наелось досыта за этим столом.
В каждой комнате она останавливалась ненадолго и шла дальше. Потрогала каждый из широких диванов, положила руку на прохладную плиту мраморного подзеркального столика на позолоченных ножках. Посмотрела на зеркало в багетной раме, увитой танцующими античными богинями.
– Богатый дом, – задумчиво сказала майорша. – Вечная память человеку, одарившему меня всем этим.
В бальном зале, где недавно еще бесились танцующие пары, кресла с высокими узорными спинками уже были расставлены в строгом порядке вдоль дубовых панелей.
Майорша подошла к клавикордам и рассеянно нажала клавишу. Одинокая надтреснутая нота отозвалась во всей анфиладе комнат странным, тоскливым эхом.
– И в мое время веселья здесь хватало…
Резко отвернулась и пошла в комнату для гостей рядом с салоном. Служанка двинулась за ней. Здесь шторы были закрыты, и они окунулись в тревожный, вибрирующий мрак.
Майорша подняла руку и притронулась к лицу девушки:
– Ты плачешь?
Служанка разразилась рыданиями:
– О, госпожа… они разорят весь дом! Почему госпожа покидает нас? Почему она позволяет этим кавалерам, чтоб им… почему госпожа позволяет им здесь хозяйничать?
Майорша потянула за шнурок. Тяжелые шторы немного разошлись в стороны.
– Разве я учила тебя кукситься? Посмотри в окно! На дворе полно народу! Завтра и запаха кавалеров в Экебю не останется!
– И вы вернетесь, госпожа? – Девушка улыбнулась сквозь слезы.
– Мое время еще не пришло… Мой дом – дорога, постель моя – клок соломы. – Она слабо улыбнулась. – Но тебе я поручаю заботиться об Экебю. Сделай это для меня, девочка, пока я в пути.
И они пошли дальше. Ни дочка пастора, ни хозяйка не заметили, что они не одни. Именно в этой комнате, которую они только что оставили, спала Марианна Синклер.
Спала? Нет, она не спала. Она слышала каждое слово из их разговора. Слышала и все поняла.
Она лежала, не шевелясь, и слагала гимн любви.
– О, любовь, чудо из чудес! Меня бросили в ад, но ты превратила его в рай. Мои руки примерзали к железу, мои слезы застывали в жемчужины на пороге моего родного дома. Сердце мое окаменело от ненависти, когда я услышала, как бьют мою родную мать. В ледяном сугробе хотела я остудить эту ненависть, но явилась ты, о любовь. Любовь! Огнем своим ты согрела мое сердце, которое ничто не могло растопить, только ты. И что мои страданья по сравненью с этим неземным блаженством? Ничто. Я порвала все цепи, у меня нет отца, нет матери, нет дома. Люди отвернутся от меня и осудят. Наверное, ты так и задумала, великая и необъятная любовь, ты не могла допустить, чтобы я стала