Свинцовые облака. Марк Перовский
это благородство. Кто-то – что любовь. Но я сказал бы, что это всего лишь жалость. Он любил её, да, но только потому, что не хотел, чтобы она умерла, будучи обиженной на него, на его возможные измены и прочие провинности. Эта роза была разменной монетой прощения. И цена этой монете – две сотни марок.
Я поставил лейку возле папоротника и подошёл к чуть пыльному окну. За ним, на пустой улице, покрытой нескончаемым пеплом и прахом давно ушедших дней, я видел дорогу, вдоль которой и расположился наш городок, выживающий только лишь на военных продовольственных заказах. Ферма работала круглые сутки, лишь бы о нас не забыли, но взамен, по сути, не получали ничего.
В нескольких сотнях метров от дороги, смотря на запад, можно заметить большой серый амбар и невысокий забор, окружавший курятники и свинарники. А вокруг всего этого различалась тёмная, песчаная гладь колосьев, медленно колыхавшихся на ветру. Скоро они вырастут, и их без зазрения совести срежут работники фермы, которым когда-то был и я. Но вспоминать об этом мне не хотелось. Хотя бы не сейчас, когда мир находился в благоговейном забвении в ожидании грозы, дарящей и жизнь, и смерть.
Выйдя из комнаты, я вновь очутился в пустой кишке коридора, напичканной всяким мусором постояльцев. Всё тот же холодильник, всё те же коробки, всё та же гнетущая пустота и ветер, разгуливающий внутри здания. Шум рефрижератора раздражал меня больше, чем грохот канонады на поле боя. Казалось, этому не будет конца.
Скоро будет ланч. Я должен был спуститься на первый этаж в общую кухню, где в это время собирались такие же, как я – униженные, оскорблённые временем. Люди, чьи возможности ограничены. Но я относился к ним лишь наполовину.
– Какая сегодня замечательная погода! – мечтательно сказала женщина-волонтёр по имени Клара, смотря в окно и перебирая ложки в ящиках. – Чую, сегодня будет хороший дождь.
– Плохо это, – ответил ей старый мужчина, сидевший за обеденным столом с двумя мужчинами-колясочниками и играющий с ними скат. – Воды много будет, грунт размоет, посевы погибнут.
– Да на кой чёрт тебе эта пшеница? – возмутился худенький старичок в коляске. – Ну, погибнет и погибнет. Всё равно помирать скоро.
– Типун тебе на язык, – буркнул второй старичок на коляске. Он выглядел чуть толще, но чуть более устрашающе. – Хочешь всех за собой утянуть в могилу?
– Мальчики, хватит, – к столу подошла Клара. – Не умрём. Нам ещё жить да жить. Помните со второго корпуса старичка-то? Морган, кажется. Так он прожил девяносто два года, только потом умер и то, потому что упал с лестницы и сломал спину. Так, глядишь, и больше прожил бы.
– Так он на таблетках постоянно сидел, – буркнул в ответ самый первый старичок без коляски. Он выглядел сморщенным, словно изюм или курага, отчего становилось немного противно, но скорее это было из-за постоянно хмурого лица.
– Полно тебе, Роберт, – ласково сказала Клара и вновь повернулась к рабочему столу, где она успела разложить