Код Адольфа Гитлера. Финал. Владимир Науменко
да стоит.
С раннего утра Мюллер сидел за столом, воспалёнными от работы глазами просматривая служебные бумаги, и неторопливыми глотками пил крепко заваренный кофе. Только это подкрепление его и спасало. Он был не прочь принять на грудь и коньяк, но решил с ним повременить. Эту ночь он провёл тревожно. Его донимали вой воздушной тревоги, близкие разрывы авиабомб в соседних кварталах, но для его службы бушевавшая на улицах война не стала помехой. Наоборот. Прибавилось работы, появился простор для проведения карательных акций против мирного населения, где беспредел гестапо плюсовался на преданность нацистской партии.
Всё, что Мюллер думал и делал в эти тягостные для Берлина дни, было осенено тенью фюрера. Начальник гестапо должен был повсюду поспевать, всё замечать и с помощью образцовой в его ведомстве картотеки своевременно пресекать панические настроения ставших неблагонадёжными берлинцев, знать о настроениях среди них и чётко реагировать на сигналы верных стукачей.
Он любил свою работу. Органически сжился с ней и искренне ненавидел тех, кто мешал ему выполнять свои обязанности, старался вплести его в интриги сложного характера. Очень скоро виновники всего этого, несмотря на их ранги и заслуги перед рейхом, чаще всего под надуманными предлогами попадали к его подручным и расплачивались за свою клевету на него своими жизнями. Так им и надо. Клевета, считал Мюллер, есть оружие слабых и месть трусов, он оставался равнодушен к судьбам ничтожеств, которые перед казнью прозрели и с кровавыми слезами на глазах умоляли его о пощаде. Но небо не услышало, не наслало на Мюллера милосердия. С Богом он выстраивал свои отношения.
Мюллер, иногда сам принимая непосредственное участие в истязаниях арестантов, полагал, что только смерть оправдает клеветника в его глазах, он любил быть судьёй после Гитлера, и радовался, когда они, не выдержав нечеловеческих пыток, мучительно умирали. Созерцание чужой гибели доставляло высокое наслаждение Мюллеру. К мёртвым у него не было претензий, своим вечным молчанием они искупали перед ним свою клевету. И так будет со всеми.
Сейчас он нервничал, злился, в его голове царил сумбур после бессонной ночи, пережитых опасений. Казни врагов режима безостановочно следовали одна за другой, но это безумие кончалось, как кончалась и война. Для Мюллера наступала пора подвести предварительные итоги, говорившие о том, что его служба новой Германии будет не нужна. Срок ухода приближался, ему оставалось грамотно завершить свою карьеру.
И вдруг тишина в его кабинете разорвалась от телефонного звонка. Он оторопел, отвлёкся от чтения и выразил лицом недовольство, которое часто побуждало его к работе над собою. Звонок возник в столь неподходящий момент, что он намеревался проигнорировать его, но передумал. Мюллер взял в руку трубку, плечом прижал её к уху и строгим голосом произнес:
– Мюллер слушает!
– У фюрера к вам просьба, дорогой Генрих!
В этом был весь Борман – как передатчик указаний и мыслей фюрера. Без предисловий и вступлений. Серый кардинал. Мюллер