Принуждение к любви. Александр Звягинцев
скандалу. Америкосы должны были встать на дыбы. Потому что компания, с которой заключалась сделка, из…
– Иран? Северная Корея?
– Сирия.
– Тоже неплохо по сегодняшним раскладам.
– Ты вспомни, они и по меньшим поводам впадали в истерики и вводили санкции против наших предприятий. А тут можно было нанести удар по репутации России в целом – ведь в подписании международных соглашений «Крокета» принимает участие правительство на уровне министров и вице-премьеров. То есть никто бы не поверил, что сенсационная сделка не одобрена на самом верху. Отмыться было невозможно. Тут бы прилепили и терроризм, и сталинизм, и какие-нибудь секретные данные ЦРУ…
– Но ничего такого я не помню. Хотя газеты вроде бы и просматриваю.
– И я ничего не нашел!
– То есть…
– То есть янки, как говаривали в советские времена, не захотели раздувать скандал.
– Почему?
– Что тебе еще рассказать, сынок? Есть ли жизнь на Марсе? – проворчал отец. – По-моему, я наговорил достаточно. Надо же тебе еще что-то оставить для собственных размышлений.
– Ну, тут размышлять особо нечего. Или америкосы, прошу прощения, пиндосы, не поверили в достоверность сделки, или знали о ней что-то, чего мы не знаем.
– Или они просто контролировали ее, – сказал отец. – С самого начала.
И снисходительно посмотрел на меня. Я покаянно развел руками.
Тут отец взглянул на часы и объявил, что пора смотреть новости.
– Опять на Майдан собрался, – хмыкнул я. – Небось с утра ни одной программы не пропустил! Боишься, что оранжевая революция пройдет без тебя?
Странно, но он даже смутился на мгновение. Видимо, киевские дела действительно достают его по-настоящему.
– Это же моя родина, сынок. Родина, которую я вряд ли уже увижу. Кстати, до революции Майдан назывался Думской площадью…
И вдруг он продекламировал:
Мой прадед из донских казаков.
Мой дед в НКВД служил
И, как герой, на Думской площади
Фашистами расстрелян был!
– Ничего себе! – оторопел я. – И чьи же это вирши?
– Чьи… – туманно произнес отец.
– Погоди-погоди, – не поверил я своей догадке. – Неужели твои?
– Представь себе. – Он все-таки немного смутился. – Вдруг вспомнил сегодня. Мне тогда было лет тринадцать, седьмой класс киевской школы… Я был настоящим советским мальчиком, хорошим и очень правильным. Вдруг захотелось написать свою «Родословную». Окна нашей квартиры выходили как раз на Думскую площадь. Часто, стоя у окна, я пытался представить себе, как это все было. «Родословную» писал, а о том, что четверо братьев моей бабки служили у белых и погибли в Гражданскую войну, не знал.
– А как этот самый дед, который в НКВД служил, к немцам-то попал? Чего он в оккупации-то оказался?
– Выполнял задание партии – организовывал в занятом врагом Киеве партизанское подполье, а кто-то его немцам и сдал. Мама мне говорила, что это был какой-то дворник. Вот как раз там, где сейчас