Заххок. Владимир Медведев
ногу принял и, чтоб не упала, прижал к себе, марая пиджак сырым мясом.
– Э-э, Джоруб, зачем…
– Мало тебе? Ещё хочешь? На, ещё возьми…
Я, не глядя, выхватил из хурджина мясной шмат, шлёпнул его поверх прижатого к груди.
– Ещё надо?
Растерянность на лице Шокира сменилась злобой. В это время дверь в заборе открылась, вышел Палвон. Слышал ли он, не слышал наш разговор, но закричал весело:
– Эй, соседи, что такое? Коммунизм наступил? Мясо бесплатно раздают? Обо мне не забудьте…
Шокир оглянулся и разжал руки. Мясные куски свалились к его ногам в уличную пыль. Палвон захохотал:
– Оказывается, я правду сказал. Коммунизм пришёл. Люди добро на дорогу бросают. Джоруб, брат, что случилось?
Я кивнул на Шокира.
– У него спроси. Он тебе расскажет. Про прошлое, настоящее, будущее…
Сел на коня и поехал, не оборачиваясь.
Ещё до конца гузара не добрался, как гнев остыл, сменился стыдом и досадой. Нехорошо поступил. Зачем злость на Шокире выместил? Он-то в чём виноват? Просто пошутить хотел. Может, даже утешить на свой лад. А что с людьми разговаривать не умеет, так на то он и Горох. Его и без меня многие обижают. Достойно ли мне было свою ветку в огонь подбрасывать? Может, Шокир после того недавнего ночного разговора о своей откровенности пожалел, стыдно стало, что слабость проявил. Может, неловкость свою прятал. А может, разозлился на меня за то, что душу мне раскрыл. Не гневаться, а пожалеть его надо было. А я ещё сильней обидел. Как теперь себя с ним вести? За грубость извиниться, дружеским разговором вину загладить… Однако не такой Шокир человек, чтобы доброе слово его успокоило. Душа у него, как такыр. Как сухая голая бесплодная земля, изрезанная глубокими трещинами. Вылей хоть целое озеро – вода уйдёт в бездонные щели. Всех вод мира не хватит, чтоб душу Шокира напоить. То ли родился таким, то ли жизнь иссушила и изрезала…
С этими невесёлыми думами я приехал домой. Встретила меня Дильбар, умыться подала, чистую домашнюю одежду достала, расстелила в нашей комнатке дастархон, принесла еду, а сама примостилась у двери. Я сказал:
– Иди, рядом садись. Поешь со мной.
Присела на курпачу. Ей ничего объяснять не надо, сама поняла.
– Сколько? Наших-то сколько осталось?
– Три барана.
Дильбар вздохнула.
– Ничего, как-нибудь проживём. Картошку посадили, горох посадили. Верхнее поле скоро расчистят. Как-нибудь проживём. Говорят, Зухуршо будет народу муку и сахар раздавать.
Я сказал:
– Нельзя брать. Это нечистое. У него нельзя ничего брать.
Дильбар опять вздохнула.
– Хорошо, что вы наконец-то приехали. В доме опять разлад. На вас одного вся надежда…
Шутя, должно быть, сказала. С Бахшандой только она умеет справляться. Сам не пойму, как. Тихая, молчаливая, безответная, а всегда добивается того, что правильным считает. Ключи от кладовых у Бахшанды, и если кто-то посмотрит со стороны, то скажет: Дильбар – всего лишь прислуга. На самом же деле домом управляет она.
Я усмехнулся:
– Неужели есть в мире разлад, который