Толлеус. Изгой. Анджей Ясинский
тоже задумался о своем и молчал, притихла и его дочь. Лишь Оболиус ни о чем не переживал. Впрочем, и у него были свои проблемы: он все время косился на Амелию и периодически о чем-то едва слышно вздыхал.
– Учитель, я есть хочу! – вдруг подал голос мальчишка.
Старик встряхнулся и, словно проснувшись, посмотрел на него. Потом молча протянул свою нетронутую тарелку. Хитрого, словно лиса, Рыжика не нужно было уговаривать дважды: он тотчас же переместился со своей табуреточкой к столу и уселся так, чтобы быть между хозяином и чародейской дочкой. Толлеус тем временем решился.
– Такая ситуация складывается, уважаемый Морис, – начал он. – Мне нужны химеры. Много. Боюсь, мне не насобирать нужной суммы. Я готов продать голема и практически все, что у меня есть. Или, возможно, тебя заинтересует какая-нибудь услуга с моей стороны? Я знаю, что Искусство востребовано в Оробосе…
Морис, кажется, тоже был занят подсчетом суммы, которая потребуется на покупку голема. От слов старика он очнулся и улыбнулся:
– Твой парень, когда прибегал, как бы между прочим спросил про стоимость химер. Только я сразу смекнул, что не просто так это. Эль Гаррудо носом чует покупателя! – И чародей показал пальцем на свой нос. – Я частенько дарю людям мохнатку или глазунью. Другие торговцы считают это придурью с моей стороны. Тупицы, не понимают, что клиент потом вернется и купит еще. Потому что химеры дают очень многое. Незаслуженно, ох, незаслуженно химероводство стороной обходят! Будь моя воля, я бы в каждой школе… – завел старую песню Морис, найдя благодарного слушателя.
– Постой-постой! Я весь запутался, – прервал его Толлеус. – Какие мохнатки, какие глазуньи?
– Ну как же? – изумился чародей. – Химеры – они же разные, для каждого дела своя подходит лучше всего. Вот, например, глазунья – это птичка такая с огромными, как у совы, глазами. Хотя на самом деле она от голубя получается. Ее как «Око» можно использовать, только глазунья притом еще лапками может мелочовку какую-нибудь взять и, в отличие от конструкта, не светится. А тебе я мохнатку дал. Их так зовут, потому что шерсть у них такая длинная, что пока не сострижешь, даже сколько лап, не сосчитаешь. Этих обычно при наведении чар используют, чтобы, значит, свою ауру не попортить. А еще от усталости помогает и для тонуса: нам, старикам, это самое оно…
– Как – от усталости? – встрепенулся искусник, услышав милые сердцу слова.
– Да очень просто! Притомишься, бывает, так она чувствует и сама ластится. А как ауры ваши соприкоснутся, так она и начнет твою своей разглаживать. Тут и усталость уходит, и застарелые рубцы от неправильных чар смягчаются. Даже проклятие простенькое рассосаться может. Я потому тебе и дал мохнатку, что ты на здоровье жаловался. Вот, думаю, доброе дело хорошему человеку сделаю.
– Спасибо, конечно. Только ты не сказал про это ни словечка, а все больше про тренировки чародейские рассказывал, – засопел Толлеус.
– Правда? –