Второй пол. Симона де Бовуар
может быть основой для строгой всеобщности, но позволяет выявлять в индивидуальных историях общие типы. Символ явлен нам не как аллегория, выработанная неким загадочным бессознательным, но как постижение значения через аналог значащего объекта; в силу идентичности экзистенциальной ситуации для всех существующих и идентичной фактичности, с которой они сталкиваются, значения для многих индивидов раскрываются одинаково; символика не упала с неба и не вышла из подземных глубин – она, подобно языку, была выработана человеческой реальностью, то есть одновременно и mitsein, и разделением; этим объясняется и факт присутствия в символике индивидуального вымысла – на практике психоаналитическому методу приходится его признать, независимо от того, согласуется ли это с теорией. В такой перспективе становится, например, понятной та ценность, какой обычно наделяют пенис[25]. Ее возможно осмыслить, только исходя из экзистенциального факта – склонности субъекта к отчуждению; тревога за свою свободу заставляет субъекта искать себя в вещах, что является одним из способов бегства от себя; склонность эта настолько глубока и сильна, что ребенок сразу после отнятия от груди, то есть отделения от Целого, старается уловить свое отчужденное существование в зеркалах, в родительском взоре. Первобытные люди отчуждаются в мане, в тотеме; люди цивилизованные – в своей индивидуальной душе, в своем «я», своем имени, собственности, труде: таково первое искушение неподлинного бытия. Пенис для маленького мальчика как нельзя лучше годится на роль «двойника»: для него он одновременно и посторонний предмет, и он сам; это игрушка, кукла – и его собственная плоть; родители и няньки обращаются с ним как с маленьким человечком. Понятно, что для ребенка он становится «alter ego, как правило, более хитрым, умным и ловким, чем сам индивид»[26]; поскольку функция мочеиспускания, а позднее эрекция занимают промежуточное положение между сознательными и непроизвольными процессами, поскольку пенис есть капризный, почти посторонний источник субъективно ощущаемого удовольствия, субъект полагает его как самого себя и нечто отличное от самого себя; в нем зримо воплощена особая трансцендентность, и он служит источником гордости; поскольку фаллос существует отдельно, мужчина может включить переполняющую его жизнь в собственную индивидуальность. Тем самым мы понимаем, что длина пениса, напор струи при мочеиспускании, сила эрекции и эякуляции превращаются для него в меру собственной ценности[27]. Перед нами константа: фаллос есть телесное воплощение трансценденции; константой является и то, что ребенок чувствует себя трансцендируемым, преодоленным, то есть насильно лишенным трансцендентности отцом; тем самым мы возвращаемся к фрейдистской идее о комплексе кастрации. Девочка, лишенная такого alter ego, не отчуждается ни в каком материальном предмете, не восполняет себя: тем самым ей приходится превратить в объект себя целиком,
Подробнее мы остановимся на этой теме в первой главе второго тома.
Мне рассказывали о крестьянских детях, которые забавы ради соревновались в экскрементах: тот, чьи испражнения были самыми объемными и крепкими, пользовался авторитетом, с каким не могли сравниться никакие иные достижения – ни в играх, ни даже в драке. Фекалии играли ту же роль, что и пенис: здесь также имело место отчуждение.