Ласковый убийца. Дмитрий Сафонов
нашел – в обувном ящике, рядом с сапожной щеткой и черным кремом.
"Вечно засунет куда-нибудь, не найдешь", – беззлобно проворчал Болтушко. Потом он стал размышлять: "Может быть, захватить с собой молоток? Нет, молоток опасно. Еще отберут – и по тыкве. Сам же и пострадаешь. Если у них есть оружие: пистолет или обрез, то молоток не поможет. А баллончик маленький, его и не заметят. И убегать с ним легче, чем с тяжелым молотком. Нет, молоток брать не буду."
Алексей Борисович подошел к шкафу и стал придирчиво отбирать одежду: брал вещи поношенные, мягкие и свободные, чтобы было поменьше пуговиц.
Посмотрел на свою руку и снял часы: дорогие, швейцарские, коллеги в складчину подарили в день тридцатилетия. "Обидно будет, если такие часы пропадут", – подумал он. Подошел к своему письменному столу и открыл верхний ящик. Покопался и достал оттуда старенькие часы, которые ему вручил отец в день окончания школы.
"Ну вот, с экипировкой покончено", – решил Болтушко. Но все-таки оставалось чувство какой-то незавершенности. Он выглянул в окно, окинул прощальным взглядом родной двор и решил написать предсмертное письмо. То есть нет, конечно же, не предсмертное, а на тот случай, если с ним произойдет что-то непредвиденное.
"Тьфу ты", – расстроился Алексей Борисович: "придет же такая ерунда в голову – предсмертное. Никакое не предсмертное, а просто…" Он не нашел нужного слова, плюнул и сел писать.
"Дорогая моя жена Надя!…"
"Нет, как-то глупо звучит – словно колхозник пишет домой с черноморского курорта. Надо не так…", – он скомкал этот лист и взял другой.
"Надя! Когда ты читаешь эти строки, я уже, возможно…"
Он опять остановился: снова не то. Ну что это такое: просто "Надя"? Уж "любимая" на худой конец… Он опять скомкал лист бумаги. Взял следующий.
"Милая моя Надя!"
"Вот это неплохо!" – подумал Болтушко: "А что же дальше?"
"Милая моя Надя! Когда ты все узнаешь, ты поймешь, что я не мог поступить иначе…" – и опять вышла заминка. Алексей Борисович вдруг явственно представил себе эту картину: он лежит в гробу, молодой и красивый, над ним стоит заплаканная Надя, а на заднем плане – Марина в черном обтягивающем платье. Марина злобно ухмыляется и говорит: "Ты думаешь, почему он на это решился? Ради их дружбы с Николаем? Ошибаешься!" и смеется: гадко так – хи-хи-хи. И гладит себя по бедрам, и наклоняется вперед, и ее огромные буфера вот-вот выскочат наружу и запрыгают, словно на пружинах… И Надя рядом с ней – худенькая, нескладная. Утирает глаза платочком и ничего ей не отвечает. Молчит. И только слезы из глаз: "Зачем ты это сделал, любимый!" Бр-р-р!!
Алексея Борисовича прямо всего передернуло: ну как он мог так поступить со своей Надей? Нет, он все-таки подлец. Вот сейчас Наденька вернется, он расцелует ее – всю, с головы до ног! – отведет на кухню, накормит ужином, потом возьмет на руки, отнесет в спальню…
Болтушко взял последний вариант письма, и тоже смял его. Пошел и выкинул скомканные листы в мусорное ведро.
"Ни