Ответный удар. Сергей Зверев
лицо покойника, начинающее приобретать оттенок хлорофилловой зелени, он справился у врача:
– Время смерти сможете определить? На глазок.
Туринцев с сомнением покачал головой.
– Не уверен. Часов девять – максимум. Минимум… часов пять.
Губский взглянул на циферблат. Пошевелил губами:
– То есть в любом случае смерть наступила в темное время суток?
Врач уверенно кивнул:
– Определенно.
– Отлично, – он протянул всей троице заполненный каракулями лист. – Распишитесь. Должен всех официально предупредить, что в случае дачи ложных показаний…
Передав бразды бригаде криминалистов, покатили обратно. Толстяк Козлякин откровенно засыпал. Лева толкнул его в бок:
– Ты мне вот что скажи, Топтыгин… Вот кабы ты надумал дать дуба, ты бы стал выключать свет?
Козлякин потешно пошевелил щеками.
– Я бы не надумал. Жизнь прекрасна и дается не всем, Лева. И прожить ее нужно даже у нас.
– Верно, Топтыгин. Но все-таки? Я не праздно интересуюсь, заметь. Пропажу второстепенных членов преступления мы можем объяснить по-разному, а можем вообще не объяснять, приняв за истину, что наш негоциант покончил с собой. В комнате единственный светильник – у входа. До кресла долгий крюк. Утром свет не горел, значит, кто-то его выключил. Но наша троица ни к чему не прикасалась. Кравцов? Сидел в темноте? Он что, кошка? Да и не вяжется. На столе пепельница, в пепельнице аккуратно разложены окурки и горки пепла. Словно сидел и задумчиво выкладывал лабиринт. В темноте так не выложишь, Топтыгин. Покурил, потом встал, выключил свет, вернулся и покончил с собой? А на хрена? Вот я и спрашиваю у тебя: надумай ты дать дуба…
– Ты хочешь сказать…
– Истинно, Федя. Считай, сообразил. Убийца походя выключил свет – машинально, не подумав. Кто-то не прочь надуть Фемиду, соображаешь? Вроде бы и убийство, а вроде бы и сам. Вроде бы и шофер с охраной повязаны, а вроде и не повязаны – может, их замочили за компанию и увезли с глаз долой, почему нет? Мы их ищем по подозрению, а они где-нибудь в отвале за обочинкой скучают?.. Бред, ты скажешь? Правильно, полнейший. Но с толку сбивает. Со светильником они фраернулись, а значит, уже легче. Версия самоубийства приказала долго жить…
– Скончалась, не приходя в сознание, – поддакнул Козлякин, зевая во весь рот. – Да не мучь ты задницу, Лева. Доложись Скворечнику, покажи рапорт, дождись результата из химички – а там уж и поплачем. Обмозгуем мы это дело, не трусь. Где наша не вывозила? Вот, помню, когда я учился в юридическом…
– Училище, что ли? – не удержался от укола Лева.
Козлякин зловеще крякнул. И замолчал.
В кабинете шефа, помимо Скворечника – начальника следственной части, – по-хозяйски восседал Саня 3аруцкий – вкрадчивый зам. Заруцкого не любили. Мальчишка, бывший практикант, на волне чисток взлетевший под самую крышу управления, быстро скурвился в лощеного чинушу с самомнением и, по достоверным слухам, исподволь подсиживал папу-Дроботуна. Контрмеры на сей счет исключались – чересчур уж одиозные