Теория прогресса. Геннадий Прашкевич
вопросы становились бессмысленными.
Спросил, например, чем занимается белый полярный медведь в зоопарке Гагенбека?
– Развлекает фашистов!
– Ну и дурак! – заметил Леонтий Иванович. Неясно только, Вовку имел в виду или белого медведя. – На поставленные вопросы отвечай развернуто. Ошибешься, поправлю. И совсем не к месту спросил: – Одежонка-то у тебя в порядке?
Этого Вовка не ожидал. Неужели Леонтий Иванович подозревает? У меня карманы малицы, подумал, набиты сухарями и сахаром. Две недели экономил на завтраках и обедах. Отчаянно замотал головой:
– У меня все целое. Мама смотрела.
– Ах, мама…
Глаза Леонтия Ивановича подернулись под железными очками мечтательной влажной дымкой. Вовка даже разозлился. Спросил, отводя глаза в сторону:
– Леонтий Иванович, а где вы так хорошо изучили фашистский язык?
– Фашистский? Нет такого языка, братец! Есть прекрасный немецкий язык. На нем «Капитал» написан. Слышал про такую книгу? На немецком языке говорили Гёте и Гейне. Так что ты, братец, с выводами не спеши, а то вырастешь дурачком-попрыгунчиком.
– А все же, Леонтий Иванович?
– Я в Поволжье рос, братец. Там немцев – пруд пруди.
– А зимовали где?
– В Тобольске.
– Да нет, я про Север.
– А-а-а… – протянул Леонтий Иванович. – Ну, бывал, бывал на Севере. Что тут такого? На острове Врангеля бывал. Встречался с твоим отцом, кстати. Крепкий товарищ. На Севере все друг другу помощники. – Леонтий Иванович рассмеялся: – Мы там твою маму здорово расстраивали.
– Это как?
– А медведи нам мешали. Повадились к домикам, сил нет. То склад пограбят, то обидят собачек. Мы с Пашей, с отцом твоим, в один день разыскали сразу две берлоги. Только с карабином в берлогу не полезешь, да? А медведи тоже не дураки, не выходят на воздух. Как ни зови, не выйдут. Вот мы и надумали. У меня револьвер был системы «кольт». Старый, потертый, но ужасной убойной силы. По очереди лазали с Пашей в берлогу. А мама твоя сердилась, естественно!
– И вы лазали? – не поверил Вовка.
– А почему нет? – засмеялся Леонтий Иванович.
Вовка пожал плечами. Ну, отец – это понятно. Но чтобы толстенький лысенький человечек полез в берлогу… Он же стихи читает про каких-то девочек на берегу… Чтобы Леонтий Иванович сильно не задавался, Вовка спросил:
– А почему вы сейчас не на фронте?
Вопрос радисту страшно не понравился.
Он побагровел. Даже лысина у него побагровела.
– Нахал ты, братец! – сверкнул он железными очками. – Думаешь, фронт – это только там, где стреляют? Неверно! Фронт повсюду. Куда ни глянь, везде грозная опасность. Болтуны, вредители – это тоже враги. Не смотри, что здесь север, ничего, кроме льдов. У нас здесь тоже идет война.
– Какая еще война?
На этот раз Леонтий Иванович отвечать не стал. Так разозлился, что только буркнул под нос по-немецки: «Эр ист…» А Вовка уже про себя добавил: «… блос айн Бубе». Мальчишка, дескать!
Взлетел вверх по трапу.
Мористее «Мирного» до горизонта тянулись широкие поясины битого льда.
Над скользкими отпадышами, прозрачными, поблескивающими