Великий понедельник. Роман-искушение. Юрий Вяземский
на нем этикетка. Но та отшатнулась в сторону, направилась к Иисусу и, встав перед ним на колени, стала лить ему на голову масло и гладить волосы, втирая в них нард… И тут Симон Прокаженный, который возлежал рядом с Иисусом, довольно громко спросил: «Зачем, сестра? Я ведь уже помазал Его, когда Он входил в дом». Но Мария не ответила, обошла ложе и подобравшись к ногам Иисуса, стала и на ноги лить масло. А потом сбросила платок, выдернула заколку одним коротким движением и…
Иуда чуть приподнял красивые брови, осторожно покачал головой и с легкой усмешкой продолжал, глядя в овраг:
– Ты не видел лица Магдалины? Занятное было зрелище. Когда она увидела, что Мария своими волосами вытирает ноги Иисусу, лицо ее побелело… Оно и так-то у нее белое при черных ее волосах. А теперь еще белее стало. И на этом белом фоне сверкали, прыгали, кричали, шипели и буравили бедную Марию адские ее глаза! Истинно говорю вам, что все семь бесов, которые некогда сидели в Магдалине, теперь словно опять вселились в нее. Точно – бес гнева. Точно – бес ревности, которая похожа на гнев. Бес зависти, которая похожа на ревность… Сколько я насчитал бесов? Всего трех? Но там и другие были. И я не стану их перечислять, потому что всё это – женские бесы, и нам, мужчинам, их не различить.
– Не любишь ты Магдалину, – тихо и медленно произнес Иоанн, но в голосе его не было ни малейшего осуждения, а только ласковая грусть.
– Я всех стараюсь любить, как велит нам Иисус, – просто и уже без смущения ответил Иуда, отвернулся от оврага и теперь смотрел в глаза Иоанну. – Ты говоришь: я упрекнул!.. Ее почти все успели до меня попрекнуть. И пожалуй, больше других упрекали те, кто молчал и не произнес ни слова. Только один Филипп смотрел на нее с восторгом и обожанием… Ладно, Филипп, не вздрагивай и глаза на меня не таращи… Когда она вдруг разбила сосуд и днище его отлетело к ногам Петра, он тут же поднял его и сказал: «Зачем разбивать, когда в нем еще осталось масло?» Симон Прокаженный сказал: «Иисус не гость здесь – он здесь хозяин. И сосуды бить не положено». Тут Иаков потребовал, чтобы ему сказали, откуда Мария взяла этот флакон. Ему передали ярлык. Но сперва его схватил Фома и тут же прочел, что во флаконе нардовое масло высшей пробы и стоит оно не менее трехсот динариев. Иаков ужаснулся и стал объяснять Матфею, что на эти деньги можно было бы накормить целую прорву нищих и еще множество хороших дел сделать. А потом обиженно посмотрел на меня и сердито прошептал: «А ты куда смотришь, Иуда? Это ведь из твоего ящика флакон. Что ты молчишь? Скажи нам что-нибудь…» Ну я и сказал Марии, что это – большая трата, потому что на эти деньги… И сказал я это почти шутя, потому что все уже высказались. Потому что Иаков велел мне сказать. И потому что флакон с нардовым маслом действительно был из нашего общинного ящика…
Иоанн молчал, ласково и грустно продолжая вглядываться в глаза Иуде. Филипп же решил вставить словечко:
– А я не заметил! Я и замечания твоего не слышал, Иуда! Я действительно тогда любовался Марией. Я глаз от нее не мог оторвать! Я никогда не видел ее такой красивой!