Меч времен. Андрей Посняков
лишь подбадривали дерущихся… Нет чтобы разнять!
– И частенько тут так? – Михаил подсел к своим юным знакомцам.
Мокша ухмыльнулся:
– Да говорят, нередко бывает! Великий Новгород – город вольный.
– А где Ефим?
– А вона, в углу… рукой машет.
Михаил тоже помахал в ответ… и вдруг почувствовал, как кто-то несильно ткнул его в бок. Оглянулся – тот самый мужик с квадратной бородкой.
– Слышь, паря, – оглядываясь, тихонько заговорил мужичок. – Ты это… Ефима-то пасись… недобрый он человек, недобрый… Чего предлагать станет – отказуйся.
Миша лишь усмехнулся:
– А ты-то кто таков, чтоб советовать?
– Меня Онуфрий Весло кличут. Лодочник я, с Федоровского вымола. Как что куда перевезти – на вымоле спросишь, покажут.
– Хорошо, обращусь, ежели что… А за Ефимия – благодарствую. Может, выпьем?
– Не, – поблагодарив за предложение, Онуфрий попятился. – Ефим-от сюда идет. У него на меня зуб. Не хочу встречатися.
– Да кто он такой-то, этот Ефим?
– С Онциферовичей двора тиун, – шепнул новый знакомец и тут же исчез, затерявшись в собравшейся на середине залы толпе.
Драка как-то сама собою закончилась, народ вновь подобрел, запел песни…
«С Онциферовичей двора тиун!» Вот оно! Ну, прав был Сбыслав, и посадник Якун, батюшка его – прав. Все правильно, рыскали боярские служки по рынкам да по пристаням-вымолам – вот таких вот, как Михаил да его новые дружки, выискивали – сирот, разорившихся своеземцев, в общем – изгоев, или, лучше сказать – бичей. Искали зачем – ясно: закабалить, люди-то всем нужны… тем более – сильные молодые парни. Всем нужны – Онциферовичам, Мирошкиничам, Мишиничам… хватало в Новгороде знатных боярских родов.
Усадьба Онциферовичей – похоже, именно туда их и привел Ефим – занимала, такое впечатление, целый квартал, вольготно вытянувшись к северу от Федоровского ручья. Еще не стемнело, и Михаил прекрасно разглядел обширный двор с хозпостройками, кузницами, красковарнями и еще какими-то мастерскими. Имелся и огород-сад, и выгон, ну и конечно же – господский дом – трехэтажные хоромы с многочисленными переходами и слюдяными окнами. Двор был чисто выметен и замощен дубовыми плахами и вообще располагался заметно выше уровня улицы – чтоб всякая грязь по дождю стекала не во двор, а со двора. Повсюду с крайне деловым видом ходили слуги – парни, девки, женщины – что-то таскали, пололи в огороде траву, пасли домашнюю птицу…
У самых ворот, под высоким раскидистым вязом, виднелась собачья будка, возле которой вызверился цепной пес – огромный, серый, с желтыми подпалинами, зверь, судя по виду – злобный почти до бешенства. На чужаков не лаял – лишь глухо рычал, показывая желтые клыки. Такой укусит, так мало не покажется! Да что там укусит – разорвет.
– Трезор это, псинище, – ухмыляясь, пояснил тиун. – Страж неподкупнейший. Никого не признает, окромя привратника Семена, да – иногда – поварихи Марфы. На ночь с цепи спускаем – ни один тать на усадьбу не сунется