Камуфлет. Олег Айрашин
стоял у окна, разминая крепкими пальцами папиросу-беломорину, и улыбался. Странная улыбка. Чувствовалось: закури он сейчас в полном трамвае – слова никто не скажет. Законное превосходство ощущалось и в ухмылке, и в хозяйской позе, и в том, как остальные трое оглядывались на него.
Я незаметно кивнул Белому на кряжистого. Белый взглянул мельком, но мимоходом не получилось: взор задержался. Тот безразлично посмотрел на Белого. Необычные были у них переглядки. Они точно не были знакомы, но что-то общее их связывало. Лёгкой усмешкой дернулся уголок рта у стриженого, и тот отвернулся к окну.
Белый кивнул: продолжаем. Коренастого мы игнорировали. И операция прошла успешно: двое из четверых клюнули.
До сих пор удивляюсь, почему нам тогда не навешали и водку не отобрали? Похоже, у этих граждан были дела поважнее, чем проучить зарвавшихся фраерков. Или стриженый, глядя на Белого, вспомнил себя в юности и не дал «фас» корешам.
Возвращённый с того света сосуд оставался в пользу своего спасителя: Кесарево – кесарю, а белое – Белому.
И что за потребность такая? На время успокаивались, а потом снова тянуло на трамвайчик. Проходил месяц-другой, и прочие предложения («А не пошершеть ли нам ля фам?» или знаменитое «Из всех искусств важнейшим для нас является вино») не получали единогласного одобрения. А трамвайчик звал неудержимо. Откуда это жгучее желание покуражиться?
Как же примитивно давалось душевное веселье в юности. Сегодня так не получается.
А спущусь-ка я сейчас в гастроном, да прихвачу ещё пару бутылочек. Одну мы точно уговорим: уж больно хорошо сидится. А вторую возьму в руки: «А давай, Белый, прокатимся на трамвайчике?».
И мы рассмеёмся, как раньше.
А что же в комнате? Мой стакан наполнен на треть, и Белый булькает «Гостиный двор» в свою тару.
– Александр Павлович, не стесняйся, записывай без конспирации.
Ослепляющая вспышка!
Испепеляет всё живое…
Тлеющие развалины…
Всё к черту. Никаких посиделок-пошумелок, вопросов-ответов, шуточек-приколов. Пусть я навеселе, но одно помню точно: визитной карточки не давал. Собирался, но не успел. Не мог он знать моего отчества.
Значит, пока я тактично спускал воду из сливного бачка, тут шарили в моём пиджаке, документы смотрели. Внаглую. Не зря я сомневался. Это не прежний Белый. Зомбированный слуга системы – вот он кто теперь. Гэбуха она и есть гэбуха. То-то голубчик нёс про вторую производную. Наверняка хотел меня вербануть, втянуть в делишки ихние. «Мы продвигаем один проект». Как же, проект. Знаем, знаем, как нынешние родине служат. Пистолет под мышку, сто грамм на грудь – и по бабам. И стихи ему херовенькие.
Белый наполнил свой стакан почти доверху, остатки вылил в мой. Идеально поровну. Миллиметров по десять до краёв, хоть линейкой проверяй. Профессионал. В штатском.
– Ну что,