Красное вино Победы (сборник). Евгений Иванович Носов
спутанных завитков, весь в пляске багровых бликов, с молчаливой сосредоточенностью возился с чайником, взбудораженная всей этой таинственностью глухого, затерянного места, она и сама была готова поверить, что он на самом деле заваривал что-нибудь небывалое и колдовское. Но она только передернула плечами:
– Так уж и зелье…
– Не веришь?
Подавляя неприятный холодок сомнения, Варька вызывающе встряхнула головой:
– Дай попробовать.
Сашка молча снял с огня вскипевший чайник, не спеша, с какой-то устрашающей медлительностью нацедил отвару и, подняв смоляную бровь, поставил кружку в траву рядом с Варькой.
– Дурочкой станешь, – предупредил он, насмешливо блестя глазами.
– Так уж и дурочкой! – передернула плечами Варька. – Держи карман!
Кружка жгла руки, Варька завернула ее в холодные листья конского щавеля. Вытянув сторожко губы и кося к носу глаза, она легонько потянула крепко пахнущий кипяток.
– А, испугалась! – Сашка вдруг весело захохотал, довольный, что подурачил Варьку.
– И ни чуточки! – сконфузилась Варька.
– Видел, видел! – смеялся Сашка, прихлопывая по коленкам.
– Подумаешь! Обыкновенная смородина. – То, что кипяток был заварен самой обыкновенной черной смородиной, даже разочаровало Варьку. – Думаешь, не знаю, где рвал? Возле Белых ключей. А я знаю, где ежевика.
– Сам знаю.
– А терн?
– Какой такой терн? – не понял Сашка.
– Синяя ягодка. С косточкой.
– Колючий такой? Знаю. Сколько хочешь.
– А свербига где, знаешь?
Сашка замигал мохнатыми ресницами.
– И не знаешь! – обрадовалась Варька.
Она прихлебывала чай маленькими жаркими глотками, посматривая на Сашку сквозь душистый парок и торжествуя, что Сашка не знает свербигу.
Сашка достал кусочек пиленого сахара, небрежно бросил в Варькин подол. Потом вытащил желтую, в пятнистых подпалинах лепешку, разломил на коленке и положил на траву возле Варьки.
Ободренная Сашкиным угощеньем, она принялась за лепешку. Лепешка оказалась свежей, с хрусткой, поджаристой корочкой, и было вкусно запивать ее смородиновым чаем. Ее первая сковывающая робость перед Сашкой прошла, да и сам Сашка больше не смотрел на нее с пугающей настороженностью, и ей стало легко и хорошо.
Примечая в Сашке все цыганское – его буйную черноту волос, диковатый, летучий взгляд, гортанную картавость речи, все то, что вызывало у деревенских девчонок непонятную ей самой настороженную неприязнь, Варька посматривала на Сашку с добрым участием, дивясь его притягивающей необычности. К нему как-то особенно шли и длинные, затоптанные на отворотах штаны, и жарко-красная майка, и этот огонь, игравший на каштаново-черных плечах влажными блуждающими бликами, и даже сама ночь, которую он коротал неспешно и деловито.
– Саш, а ты откуда? – спросила она, думая о том, где он жил и вырос до того, как объявился в деревне.
– Как откуда? – не понял Сашка.
– Ну, где жил раньше?
– А