Море и цивилизация. Мировая история в свете развития мореходства. Линкольн Пейн
на чаше, найденной в эвбейском перевалочном пункте на острове Питекуса (Искья) в Неаполитанском заливе и датируемой примерно 775 годом до н. э., в переводе гласит: «Нестор владел прекрасной чашей,[180] но всяк пьющий из этой чаши вскоре будет обуян страстью к прекраснокудрой Афродите». Эта надпись интересна не только своей древностью, но и параллелью или аллюзией к описанной Гомером чаше Нестора в «Илиаде». Несколько греческих городов – в основном в малоазийской Ионии – оспаривали право считаться родиной Гомера, однако текстологический и лингвистический анализ «Илиады» и «Одиссеи» дает основания считать автора эвбейцем, жившим в начале 700-х годов до н. э. Его эпические поэмы повествуют о Троянской войне, случившейся в Трое, или Илионе (ныне территория Турции) в середине XII века до н. э. – во время повсеместных и бурных перемен, положивших конец мирной дворцовой жизни микенцев, хеттов и левантийцев. В итоге обе поэмы сочетают в себе анахронизмы, сохранившиеся от периода благополучной микенской цивилизации, с бытовыми подробностями VIII века до н. э., отражающими знакомую слушателям Гомера жизнь, которая только начала возрождаться после нескольких веков деградации, технического регресса и относительной изоляции.
Изображение Гомером финикийцев, на которых греки смотрели одновременно с завистью и недоверием, помогает лучше понять развитие морского дела в описываемый период. Если эвбейцы только начинали самостоятельное освоение моря, то финикийцы поддерживали и обновляли левантийско-греческие торговые связи постмикенской эпохи и знакомили греческих торговцев с более дальними западными землями. Гомеровское изображение финикийцев могло отражать неприязнь греков к их успехам или зарождающиеся попытки отвоевать у негреческих народов власть над местными торговыми путями. И хотя пророк Исайя, почти современник Гомера, описывал Тир как государство, «которого купцы были князья,[181] торговцы – знаменитости земли», все же на окраинах Эгейского моря финикийцы могли быть довольно жесткими партнерами, не гнушавшимися набегами ради захвата рабов. Когда Одиссей возвращается на Итаку и обменивается речами со своим рабом Эвмеем, он рассказывает, как семь лет жил в Египте, «собирая богатство»,[182] а некий финикиец – «обманщик коварный, / злой кознодей, от которого много людей пострадало» – попросил его помощи: «плыть пригласил, говоря, что товар свой там выгодно сбудем; / сам же, напротив, меня, не товар наш, продать там замыслил». Эвмей в ответ повествует о том, как ребенком был похищен финикийцами и попал на Итаку. Такие пиратские набеги ради захвата рабов не были прерогативой финикийцев, и даже сам Эвмей, нищий свинопас, имеет раба, который «самим свинопасом из денег[183] / собственных был… / куплен, для разных прислуг, у тафийских купцов мореходных». Согласно Фукидиду, пиратство «не считалось постыдным[184] и даже слыло почетным занятием» в Древней Греции.
«Илиада», описывающая