Криминальный театр. Елена Ворон
писем. Два отосланы в декабре, два в январе, одно – февральское. В марте Анна не утруждалась. Интересно, отличается ли тон последних писем от других? Пока не прочтешь, не узнаешь.
Я снова заглянул в коробку с письмами от Макнамары, перебрал лежащие сверху. Все конверты надписаны ровным почерком, похожим на типографский шрифт… Кроме одного.
– Джен! От кого это?
Он взял конверт в руки.
– От Криса. – Пловец вынул исписанный листок, проглядел и бросил на постель. – Ах, чтоб ему!..
Я подобрал листок. Моего знания английского хватило, чтобы понять. Друг хотел как лучше; он написал Анне в то время, когда Макнамара был в госпитале, и честно рассказал всю историю. Накануне Рождества, с изрядными деньгами в кармане, приятели вырвались в город и осели в любимом баре. Выпили, но не так, чтобы чересчур. Затем какие-то незнакомцы пригласили друзей за свой столик и угостили – чем, неизвестно. Видимо, подсыпали в бокалы дрянь, от которой оба мгновенно вырубились. Очнулись друзья ночью, на пустыре. Ни денег, ни формы. А у Макнамары вдобавок исполосовано лицо: подонки сочли, что он слишком хорош собой и это надо исправить. Дальше Крис просил Анну поддержать мужа: «Пожалуйста, пишите ему чаще. Ему очень паршиво.»
Все становилось на свои места. Изуродованный муж красавице был ни к чему, однако она не решалась написать ему прямо. Мучилась, притворялась, будто ей ничего не известно, и со страхом ждала его возвращения. Четвертого марта, узнав, что Макнамара заказал билет домой, Анна перебралась на губернаторскую виллу; тогда и наняли девицу-телохранителя. Когда Пьятта узнал, что жена пловца исчезла из дома четвертого марта, он сообразил, кто живет на «Ванде», и отослал меня прочь, чтобы не совался.
Но будь я проклят, неужели так легко предать человека, которого любишь?
– Джен, разве это причина, чтоб уйти?
– Видимо, да. Анна визжит от вида крови, от самой пустячной царапины… Неужели так страшно? – потрясенный, Макнамара повернулся ко мне.
– Нет. Если она тебя любила, могла б и со шрамами любить.
Конечно, ничего хорошего в них нет, но и уродства я не вижу. Аккуратные, тонкие шрамы; у хирурга были золотые руки.
Мне было не по себе. У Макнамары сердце разрывалось, а я понятия не имел, как помочь.
– Анна любила. Вот, посмотри, – пловец извлек январское письмо жены и бросил мне.
Я развернул большой плотный лист. Судя по дате, Анна уже должна была прочесть рассказ Криса.
Письмо как письмо. Нежное, уютное, домашнее. Анна перечисляла покупки, сделанные к возвращению мужа: ночная сорочка, набор кастрюль, керамическая ваза, часы для спальни, модный галстук для Джена. Я посмотрел: в самом деле, на стене тикают часы с павлинами на циферблате; представить Макнамару в галстуке было нелегко. Затем Анна уверяла, что безумно соскучилась, ждет, считает дни до его приезда. Сначала они поедут к морю, потом в гости к тетушке Марии и к бабке Пилар, а после соберут у себя всю родню; только в доме такая орава не поместится, придется накрывать столы в саду… Заканчивала она тем, что