Сицилиец. Марио Пьюзо
себя по-другому, но со мной он всегда искренен. Он слушался каждого моего слова, никогда не говорил мне грубости. Он был любящим, послушным сыном. В первые дни, оказавшись вне закона, он смотрел вниз с гор, но ничего не видел. А я смотрела вверх и тоже ничего не видела. Но мы чувствовали присутствие друг друга, любовь друг друга. И я чувствую его сегодня рядом. Я все думаю, как он там один в горах, когда тысячи солдат преследуют его, и сердце мое разрывается. И ты, наверное, единственный, кто может спасти его. Обещай, что дождешься его.
Она крепко сжала его руки, и слезы покатились по ее щекам.
Майкл всмотрелся в ночную темноту: городок Монтелепре приютился в сердцевине высоких гор, лишь точкой светилась центральная площадь. Небо было прошито звездами. Внизу на улицах время от времени раздавался лязг винтовок да хриплые голоса патрулирующих карабинеров. Казалось, городок был полон призраков. Они парили в мягком летнем ночном воздухе, наполненном запахом лимонных деревьев, легким жужжанием бесчисленных насекомых, внезапными криками ходивших по улицам полицейских патрулей.
– Буду ждать, сколько смогу, – тихо сказал Майкл. – Но я нужен отцу дома. Вы должны заставить сына приехать ко мне.
Она кивнула и отвела его назад к другим. Пишотта мерил шагами комнату. Казалось, он нервничал.
– Мы решили, что нам всем следует переждать здесь до рассвета, пока окончится комендантский час, – сказал он. – Слишком много солдат, готовых спустить курок там, в темноте, так что может произойти несчастный случай. Не возражаешь? – спросил он Майкла.
– Нет, – ответил Майкл. – Если только это не обременит наших хозяев.
Мать Гильяно сварила свежий кофе.
Майкл попросил рассказать как можно больше о Тури Гильяно. Ему хотелось понять этого человека…
Пишотта рассказывал о трагедии у Портелла-делла-Джинестра.
– Он тогда проплакал весь день, – вспоминал Пишотта. – На глазах у всего отряда.
– Не мог он убить тех людей у Джинестры, – сказала Мария Ломбардо.
Гектор Адонис успокоил ее:
– Все мы это знаем. Родился ведь он добрым. – И, повернувшись к Майклу, добавил: – Любил книги, я думал, станет поэтом или ученым. Вспыльчивый был, но только не жестокий…
– Сейчас он уже не такой добрый, – рассмеялся Пишотта.
Гектор Адонис угрюмо взглянул на него.
– Аспану, – сказал он, – сейчас не время для твоего остроумия.
Майкл отметил про себя, что между этими двумя существует укоренившая неприязнь… По сути дела, между всеми ними царило недоверие; все, казалось, держали Стефана Андолини на расстоянии, мать Гильяно, похоже, вообще никому не доверяла. И тем не менее, чем дольше длилась ночь, тем яснее становилось, что все они любили Тури.
– Гильяно написал Завещание, – осторожно сказал Майкл. – Где оно сейчас?
Наступило долгое молчание, все они внимательно рассматривали Майкла. И неожиданно их подозрительность обратилась на него самого.
Наконец заговорил Гектор Адонис:
– Он