Фалько. Артуро Перес-Реверте
превосходная фигура. Таких женщин любил писать Ромеро де Торрес[3]. Качество выше среднего. Намного выше.
– Не имею чести.
– Рекомендую – Лоренсо Фалько, мой школьный товарищ. Мы несколько лет учились вместе в марианистском колледже в Хересе… Мария-Эухения Прието, жена моего брата Пепина. Мы все зовем ее Ческа.
Фалько поклонился и пожал протянутую руку. Он несколько раз видел ее мужа – Хосе Марию Горгеля, графа де Мигалоту. Сухой, надменный, вылощенный субъект лет сорока, страстный лошадник и любитель скачек. Одно время они с ним были завсегдатаями одного и того же клуба фламенко и посещали одни и те же дорогие бордели в Севилье и Мадриде.
– А как поживает брат? – спросил он у Хайме больше из вежливости, но смотрел при этом на женщину. Это всегда и познавательно, и полезно – примечать, как реагирует замужняя дама на упоминание ее отсутствующего супруга.
– Хорошо, насколько я знаю, – отозвался тот. – С 18 июля[4] в армии, получил под начало роту регуларес[5]. Он тоже где-то на мадридском фронте… под Навалькарнеро, если не ошибаюсь… Хорошо звучит, а? Совсем как в старину – испанский гранд командует ротой мавров… Вечная Испания возрождается, сметая всю эту марксистскую нечисть.
– Грандиозно, – подтвердил Фалько.
И отметил про себя, что женщина уловила потаенный насмешливый смысл его отзыва. Но не успел решить, хорошо это в тактическом отношении или плохо, потому что из-за за ее плеча – обнаженного и прикрытого тончайшим газом, опять же в соответствии с новыми веяниями, – некто привлек его внимание. Марили Грангер, личный секретарь адмирала. Он удивился, увидев ее здесь, хотя удивляться было особенно нечему – Марили замужем за офицером Главного морского штаба, почему бы ей не появиться на приеме? Абсолютно в порядке вещей, что она здесь не сама по себе, а в качестве супруги. В глубине зала, за колоннами, возле фуршетного стола, Фалько различил белобрысую голову Ганса Шрётера – тот направлялся к двери маленькой гостиной.
Когда Марили закрыла дверь, оставив их наедине, Шрётер уставился на Лоренсо Фалько. В одной руке у немца был бокал с коньяком, в другой – гаванская сигара. Над жестким крахмальным воротником и галстуком-бабочкой выпирал кадык. Шрам поперек левой скулы добавлял лицу брутальности. Шрётер был высок ростом и худощав, с квадратным, тщательно выскобленным подбородком, с голубоватыми, как арктические льды, глазами, лишенными всякого выражения.
– Чрезвычайно рад познакомиться, – сказал он почти без акцента, если не считать чересчур раскатистого «р».
– Взаимно.
Они оставались на ногах, молча рассматривая друг друга; немец время от времени попыхивал сигарой и пригубливал коньяк. Тишину нарушала только доносившаяся издалека духовая музыка. Наконец Шрётер перевел глаза на дверь:
– Приятный вечер.
– Весьма.
– Кажется, с фронта поступают добрые вести. Марксисты откатываются в беспорядке, со дня
Хулио Ромеро де Торрес (1874–1930) – испанский художник реалистического направления.
Вечером 17 июля 1936 г. в Испанском Марокко был поднят мятеж против республиканского правительства, положивший начало гражданской войне.