Святыня. Деннис Лихэйн
прошлой неделе я названивал вам обоим по домашним телефонам и в офис, но у вас нет автоответчиков.
– У меня он есть, только на время я его отключил, – сказал я.
– Я писал вам.
– Он не вскрывает почту, за исключением конвертов со счетами, – сказала Энджи.
Стоун кивнул, словно в некоторых кругах это дело обычное.
– Вот поэтому я был вынужден прибегнуть к таким крайним мерам, чтобы знать наверняка, что буду выслушан. Если вы откажетесь браться за мое дело, я готов выплатить вам двадцать тысяч долларов в качестве компенсации за потраченное время и причиненное вам неудобство.
– Двадцать тысяч! – выдохнула Энджи. – Долларов!
– Да. Деньги перестали теперь для меня что-либо значить, а наследников, кроме пропавшей Дезире, у меня нет. Кроме того, потрудившись разузнать обо мне, вы бы обнаружили, что двадцать тысяч долларов в сравнении с тем, что я имею, – сущая мелочь. Так что, если пожелаете, можете вернуться ко мне в кабинет, из верхнего правого ящика стола вынуть деньги и вновь жить, как жили до этого дня.
– Ну а если мы не откажемся, – сказала Энджи, – что вы поручите нам делать?
– Отыскать мою дочь. Я допускаю, что она мертва. Понимаю даже, что это весьма вероятно. Но я не хочу умирать, не узнав всего доподлинно. Мне надо знать, что с ней произошло.
– Вы обращались в полицию, – сказал я.
– И не получил ничего, кроме пустых фраз. – Он качнул головой. – Им представляется молодая особа, которая, впав в депрессию, решила развеяться, отправиться в путешествие, чтобы там прийти в себя.
– А вы уверены, что в вашем случае это не так?
– Я знаю свою дочь, мистер Кензи.
Опираясь на трость, он резко крутанулся и направился по газонной лужайке обратно к дому. Мы последовали за ним, и в огромных стеклянных окнах фасада его кабинета я увидел наши отражения: немощный старик, борющийся с ветром, который дует ему в спину и хлопает плащом по телу, едва не сбивая с ног, а тот, нащупывая тростью точку опоры, с трудом продвигается вперед по промерзшей лужайке; слева от него миниатюрная хорошенькая женщина, чьи темные волосы треплет ветер, а справа – мужчина лет тридцати с небольшим, на нем бейсбольная шапочка, кожаная куртка и джинсы. С некоторым замешательством поглядывает он на двух своих спутников, гордо несущих свое горе.
Уже в патио, придерживая дверь перед стариком, Энджи сказала:
– Мистер Стоун, вы говорили, что мы обладаем двумя качествами, наиболее сейчас вами ценимыми.
– Да.
– Одно из них честность. А какое второе?
– О вас говорят, что вам незнакома жалость, – сказал он, входя в кабинет. – Совершенно незнакома.
3
– Пятьдесят, – проговорила Энджи, когда мы ехали в метро от Уандерлэнд-стейшн в сторону центра.
– Знаю, – сказал я.
– Пятьдесят тысяч баксов! – воскликнула она. – Я подумала, что и двадцать-то – это безумие, а сейчас, Патрик, у нас при себе целых пятьдесят тысяч!
Я оглядел вагон, где метрах в трех от нас ехала пара пьяных оборванцев, подальше, в углу, группа подозрительного