Последний Фронтир. Том 1. Путь Воина. Вероника Мелан
проснулась. И тогда в мозг заново врывалась реальность – ее нашли, догнали, ее сейчас убьют.
– Не бей…
– Что?
– Не бей!
– Сипишь еще, пакость мерзостная? А не сипела, когда больше штуки баксов потратила? Сама зарабатывала их?
– Не бей…
К этому времени она уже лежала на полу с разбитым ртом, носом, отекшими веками и распухшим, как ей ощущалось, телом. От боли ни вдохнуть, ни выдохнуть, а запал Килли все не спадал, хотя теперь он ее уже, кажется, не бил – зло перебрасывался фразами с друганами, решая, что делать дальше – оставить в живых или прикончить?
– Она нас знает. Донесет…
– И пусть доносит. Кому ей доносить?
– Сама вернется, чтобы мстить. Бабы – они такие…
И громкий хохот сразу после.
– Бабы? Да ты посмотри на эту бабу – это месиво! Она уже не встанет!
– Ну, смотри. Сам знаешь. Я б ее прикончил…
В какой-то момент прямо над ее пульсирующим ухом раздался звук, которого Белинда боялась больше всего на свете, – щелчок взведенного курка. Со стоном она скрутилась на полу, прижимая ладони к окровавленному лицу, попыталась поджать колени к животу, раствориться в этой ненавистной комнате – не быть, не жить, не существовать.
Как все свелось к этому? Как она очутилась в подобной ситуации, ведь о таком пишут желтые газеты и показывают второсортные каналы – когда мужчина бьет свою женщину… Такого не бывает на самом деле, не должно быть, нет – они ведь любили друг друга…
– Килли…
– Что, моя лапочка? Что-то хочешь мне сказать?
Близкий шепот, радостный. Шепот совсем не того человека, которого она когда-то знала.
– Я ведь…
– Что, моя хорошая?
– Я ведь… – горло жгло огнем; легкие заходились шершавым кашлем, – тебя…
– Что – меня?
– Любила…
– Да что ты? И потому сперла мои деньги?
– Наши…
– Наши?!
Он хохотал нечеловечески, и не единый звук в этом смехе не предвещал ей пощады.
– Килли… не убивай…
Тишина. Гробовое молчание.
– Не убивай… – одинокий и жалкий сип, никем не услышанный во Вселенной. Где же Создатель? Где же его помощь, когда она так нужна? Где… кто-нибудь?
Еще никогда в жизни ей не было так больно – мучительно, смертельно, до желания орать на весь свет: «Мне больно, мне больно, разве вы не видите, мне больно!»
Пусть все кончится.
Собственное тело более ощущать не хотелось – разбитое, чужое, страшное. Пусть все просто кончится. Лишь бы только все ушли, оставили ее в покое – не ее более – жуткое и страшное, как он сказал, месиво. Месиво, которое когда-то было человеком, женщиной. Еще этим утром нормальной женщиной.
Почему нельзя провалиться в беспамятство? Почему нельзя отключить разум хотя бы на пороге смерти?
Она лежала и дрожала, отхаркивала и захлебывалась собственной кровью, дергалась от спазмов и желания блевануть – она хотела тишины. Спасительной