Отцовский крест. Острая Лука. 1908–1926. Софья Самуилова
поститься. В этом же году не только не запрещали пить, а даже возили с собой на всякий случай бочку воды и порожнюю подводу для ослабевших. Но на подводу никто не сел, и воды почти не пили, только кое-кто смачивал голову.
Зато молились с особым жаром, с горячими слезами. По-новому близки и понятны были прошения, весь смысл которых сводился к одному: «о еже не помянути беззаконий и неправд людей Своих… во гневе Своем не погубити люди Своя… и препитати нас в гладе…»
А слова «Даждь дождь…» звучали как мольбы о спасении жизни.
Дожди вскоре пошли, и посевы ожили.
Замечательно, с какой скромностью люди вспоминали об этом потом. Никто даже не поминал о молитвенном порыве, охватившем народ, – ведь в этом случае косвенно хвалили бы себя. Говорили: «Господь еще раз пожалел нас, грешных».
Зато не раз можно было слышать утверждение, что дождь вымолили две женщины, принявшие на себя трудный подвиг: они как взяли во второй день молебствия большую, в металлической ризе, икону Божией Матери, так и носили ее целый день, не сменяясь.
– Как им Господь помог, выдержали, не упали. За их труды и нас Господь нашел…
И в селе, где все знали каждого подростка, никто не смутил скромности этих тружениц, никто не назвал их по имени. Говорили просто: женщины.
Глава 13
В часы отдыха
Когда выдавались не занятые приходскими делами вечера и не хотелось заниматься ничем серьезным, отец Сергий принимался за музыку. Он играл на скрипке и фисгармонии; кроме того, от отца ему достались гусли, на которых он, как когда-то покойный Евгений Егорович, играл простые, наивные и трогательные мелодии. Много приятных воспоминаний сохранилось об этих гуслях у всех, бывавших когда-то в доме Евгения Егоровича, и, прежде всего, конечно, у самого отца Сергия. Но гусли эти были совсем не такими, какие рисуются нам в руках у древних певцов, которыми, удобно положив их на колени, «сказывали» старые былины. Гусли отца Сергия были большие, на трех точеных ножках, и требовали почти столько же места, сколько фисгармония, а места не было. Поэтому, в разное время, они то стояли, приткнувшись у печки, то лежали на боку в коридоре. Скрипка была удобнее. Она спокойно ютилась под диваном или за письменным столом в ожидании, когда отец Сергий вынет ее из футляра и, поставив посреди комнаты самодельный пюпитр, начнет настраивать. При первых звуках сбегались дети, прослушивали несколько детских песенок, а когда музыка становилась более серьезной и без слов, отправлялись по своим делам. Более усердной слушательницей была жена, сидевшая с работой в соседней комнате, но отец Сергий не нуждался в слушателях, он играл для себя. Был, правда, один слушатель, на которого не обращал внимания музыкант, это – рыжий таракан-прусак. В течение нескольких месяцев, стоило отцу Сергию заиграть, таракан выползал из какой-то щели, устраивался на верхней части пюпитра и слушал, от удовольствия поводя усиками.
Иногда заходил, тоже со скрипкой, учитель