Многосказочный паша. Фредерик Марриет
если бы я не дал тебе обещания, голове твоей не уцелеть бы на плечах. Ужасно подумать, что неверный грек осмелился убить агу янычар, поклонника пророка – да будет благословенно имя его! Но я обещал простить тебя, ты можешь идти.
– Мудрость Вашего Благополучия блестит ярче звезд небесных! – сказал Мустафа. – Не осчастливить ли этого подлого раба вашей наградой?
– Машаллах! Наградой! Да разве я не довольно наградил его, оставив ему жизнь, которую он осмеливается считать гораздо дороже жизни аги? Утопить агу! – продолжал паша, вставая с места. – Это неслыханное преступление! А история, право, очень недурна. Мустафа, вели записать ее.
Глава III
– Мустафа! – сказал паша на следующий день по окончании заседания. – На сегодняшний день, кажется, есть у нас в запасе другой гяур?
– Басхем устун! Отвечаю за то головой, Ваше Благополучие. Собака ждет только вашего приказания, чтобы повергнуться к ногам вашим.
– Пусть войдет. Барек Аллах! Слава Богу! Не один Гарун-аль-Рашид мог отыскивать для себя истории.
Невольника ввели. То был смуглый мужчина с прекрасными чертами лица. Во всех его движениях видна была какая-то гордость, которую не могло подавить и его настоящее положение, она выказывалась из-под лохмотьев, которыми было прикрыто его тело. Приблизившись к ковру, на котором сидел паша, он поклонился и молча сложил на груди руки.
– Я желаю знать, почему вчера вечером, ссорясь с греческим рабом, ты утверждал, что знаешь толк в вине так же хорошо, как и тот?
– Потому что в жизни я столько перепил его, что не мудрено, если теперь знаю в нем вкус более, чем кто-либо другой.
– Он говорит, Мустафа, что-то о своей жизни.
– Она полна разнообразия, – продолжал невольник, – и, если угодно Вашему Благополучию, я расскажу историю моих похождений.
– Хорошо, я снисхожу к твоей просьбе, садись и начинай!
Я испанец и родился в Севилье, но был ли отец мой грандом, или простым поселянином – не знаю, я не видал его. Помню только, что когда я стал понимать, увидел себя в заведении, основанном для тех несчастных созданий, которые вырастают на черном хлебе и воде потому только, что их родители, которые произвели их незаконным образом на свет, боясь срама, в жертву собственной чести приносят любовь родительскую.
Когда такие дети достигают известного возраста, их учат различным ремеслам, и лучших по способностям часто берут в церковную службу.
Одаренный от природы прекрасным голосом и верным слухом, был я принят певчим в один знаменитый доминиканский монастырь. Десяти лет от роду отдан был я на обучение к учителю пения. Под его присмотром я постоянно занимался изучением пения, иногда исправлял незначительные церковные службы: разжигал кадило, носил большие восковые свечи. Все дивились моему голосу, и часто, по окончании литургии, дамы дарили меня разными лакомствами, которые нарочно приносили с собой для маленького Ансельмо. Я делал в музыке значительные успехи