Чушь собачья, или Мир на поводке. Юстас Шпиц
на второй этаж, чтобы забрать портсигар. Он специально оставил его в комнате, где была его возлюбленная. Они обнялись, он помог ей взобраться на лестницу, которая вела вниз, к другой стороне улицы, где Вильгельма ждал его водитель.
Возлюбленной деда была моя будущая бабушка. Он проводил ее взглядом и спустился назад к Антонио.
– Нашел портсигар?
– Да, спасибо, что не перекладывал его никуда. Не мог не встретиться взглядом с твоей собачкой, – Вильгельм посмотрел на деньги, которые дал своему партнеру. – Что, все нормально?
– Да, но здесь на пять сотен больше.
– Это чтобы ты был уверен в твердости моих намерений на дальнейшее сотрудничество, друг мой.
Обман дедушки не был бы таким печальным для мафиозо, если бы не одна маленькая деталь. Моя бабушка была не просто собакой Антонио. Это был семейный талисман, который оберегал всю его семью от всех невзгод. Ну, например, от атаки голубей или полицейских, от русских женщин, которые везде захватывают власть, и от блох, которые заводятся у портовых рабочих.
Через два часа приехали копы и арестовали всю группировку Антонио, потому что 500 долларов были мечеными. Вильгельм знал, что на свободе Антонио никогда не простит ему «кражу» его любимого шпица, самой красивой собаки, которую знал мой дедушка.
А когда в суде адвокат Антонио пытался обвинить Вильгельма, что он был сообщником подсудимого и продавал вместе с ним алкоголь, то присяжные ему не поверили. Не поверили, что собаки вообще могут что-то продавать и тем более вертеться в таких серьезных кругах, как итальянская мафия.
Ведь собаки не разговаривают.
Писатель выбирает ром
В тридцать втором дед даже поставлял алкоголь на одну из голливудских студий. Как он писал в мемуарах, некоторые роли было просто невозможно играть трезвым. Например, роль сурового, но романтичного тюремщика. Или погонщика мулов. Или старых евг’еев, которые должны половину хронометража лицезреть полураздетых красоток и не иметь возможности к ним притронуться ни в рамках съемочного процесса, ни после.
Он думал, что занимается благим делом. В Америке двадцатых-тридцатых люди буквально жили своей работой, и мой дед чувствовал себя главным голливудским дилером, который помогал горе-актерам играть, режиссерам – забывать свои неудачи, а операторам – расслаблять свои уставшие от красоты глаза.
Вильгельм Юстас Шпиц был собакой особой породы, с идеальными белыми усами и рубашкой. А его благовоспитанность всегда удачно скрывала в нем бутлегера.
Вильгельм даже был в гримерке Мэрилин Монро, но самой Королевы там не было – он опоздал на каких-то две-три минуты и из-за сцены слышал, как она поет перед публикой.
Я дальше читаю дедушкины заметки. Он не написал, где познакомился с Хэмингуэем, но ясно, что встреча их носила крайне прозаический характер (писатель пришел к Вильгельму за ромом), между ними состоялся диалог, который они перенесли в апартаменты Эрнеста.
– Вильгельм.
– Эрнест.
– Вильгельм.
– Эрнест.
– Я