Большевизм. Шахматная партия с Историей. Анатолий Божич
духовных тенденций: просветительства и рационализма XVIII века (социального радикализма Руссо и Мабли и материализма Гельвеция и Гольбаха), а также романтической реакции начала XIX века против идей XVIII века, что особенно заметно в учении Сен-Симона. «Революционность» социализма в его борьбе с существующим порядком заставляла требовать свободы и равноправия – но, по мнению С.Л. Франка, только для себя[57]. Трактовка свободы в социалистических учениях и либерально-демократических теориях диаметрально противоположна. Либеральная демократия говорит о политической свободе и гражданском равноправии, что предполагает и свободу имущественного неравенства, в то время как социализм говорит о свободе социальной (подразумевающей свободу одного человека от другого человека) в рамках созданной на добровольных началах коммуны или государственно-идеологического (с опорой на психологию коллективизма) принуждения. Вне этих рамок социальная свобода (свобода от эксплуатации человека человеком, а также от господства денег и вещных отношений) просто невозможна. В XIX веке это противоречие между политической и социальной свободой было не слишком заметно. Но социалистическое общество, как общество имущественного равенства, требовало особой организации, конфигурация которой в ХIХ веке, даже после возникновения марксизма, еще была многим и многим не ясна.
Почему коммунистическая идея прижилась в России? К середине XIX века Россия представляла собою страну с застывшими политическими формами, более соответствующими европейскому XVII веку, и филистерским обществом с достаточно жесткой сословной структурой. Это была страна, в которой господство несвободы и отсутствие уважения к человеческой личности воспринимались как само собой разумеющиеся реалии Богом данного миропорядка.
Маркиз де Кюстин, посетивший Россию в 1839 году, очень быстро приходит к мысли, что ответной реакцией на такую жизнь может быть только бунт.
«Здесь всякий бунт кажется законным, даже бунт против разума»[58], – пишет де Кюстин в своей знаменитой книге, и фраза эта в устах ультрароялиста кажется проблеском интуитивного прозрения.
Тотальная несвобода заставляет передовых людей России обращать свои взоры к европейским формам государственности. Однако с течением времени духовная российская элита осознает, что и в Европе не все так благополучно, как кажется на первый взгляд. Господство денежного мешка так очевидно, а социальные контрасты так разительны! Умы дворянских юношей из лучших семейств обращаются к авторитетам европейской философской и политэкономической мысли. Социализм приходит в Россию как красивый символ, как зыбкий идеал, в котором больше фантазии, чем доводов логического разума. И этот идеал пока вполне гармонирует и с правом каждого на достойную жизнь, и с демократией как формой организации власти. Элитарная дворянская культура готова признать необходимость новых