Я останусь, если хочешь. Таня Винк
кивает он, – значит, так… Четвертого мая две тысячи семнадцатого года в девятнадцать часов тридцать пять минут гражданка Рудько Н. А. ворвалась в ресторан «Синдбад»…
– Я вошла – врываются бандиты, – возразила Надя.
Он кривится:
– Если хотите сегодня ночевать дома, не перебивайте.
Больше Надя его не перебивает и, удивляясь неожиданно нахлынувшему спокойствию, слушает его хриплый монотонный голос. Вскоре ей кажется, что этот протокол не имеет к ней никакого отношения, и незаметно для себя она оценивает стилистику изложения. Наверное, так ее нервная система защищается от содеянного. От того, что уже нельзя исправить.
– Все верно? – лейтенант вскидывает брови.
– Да, все верно, – хмыкает она и щурится, – написано как-то…
– Как?
– Кондово…
– В преступлениях нет красоты. – Наливайко подвигает бумаги к Наде. – Прочтите.
На первой странице в углу – «Форма 115», почерк кривой, но вполне понятный.
– Как-то все это по-дурацки… – Она переворачивает страницу.
– Убийства зачастую тоже происходят по-дурацки. – Он протягивает ей ручку. – Внизу на каждой: «С моих слов записано верно» – и подпись.
Пока Надя подписывает, Наливайко наваливается грудью на стол.
– Вот я смотрю… – Он улыбается, и девушка видит в нем не лейтенанта полиции, а озорного и любопытного мальчишку. – Вы симпатичная женщина, бухгалтер… Скажите, зачем вы это сделали? – Он следит глазами за ее руками, как кот за движущимся фантиком. – Теперь оплата ущерба, может, суд, срок… Ради чего все это?
Она перестает писать, задумывается.
– Ради чего? – переспрашивает она и через несколько секунд отвечает: – Чтобы стать собой.
Наливайко выпрямляется. Некоторое время он смотрит на нее с удивлением и любопытством, а потом щурится:
– Стать собой?
– Да.
Он хмыкает, мотает головой.
– Ничего себе – женская логика… Вы состоите на учете в психоневрологическом диспансере?
– Нет.
– Жаль, это помогло бы.
Дверь открывается, и входит огромный полицейский лет на десять старше Наливайко. К его лицу припечатана ехидная ухмылка.
– Ну, закончили? – спрашивает он, уперев руки в бока и поводя рельефными бицепсами, туго обтянутыми рукавами форменной рубашки.
– С протоколом закончили, товарищ старший лейтенант, – чеканит Наливайко.
– Это хорошо. – Ехидный шумно втягивает носом воздух и присаживается на край белого столика. Столик качается, и сумка Нади падает на пол. Она не могла сама свалиться, ее ехидный специально столкнул, думает Надя, сжимая кулаки. Ехидный бросает взгляд на сумку, потом на Надю и произносит с важным видом:
– Вас, гражданка, я засадил бы на всю оставшуюся жизнь. – Его челюсть двигается, будто он что-то жует.
Надя поворачивается к лейтенанту и тихо шипит:
– Можно я сумку подниму?
– Можно. – На щеках лейтенанта проступает румянец.
Надя кладет сумку