Доисторические и внеисторические религии. История религий. Андрей Зубов
погребении кремни, хранящие в себе стихию огня, положены у головы покойника. Не символ ли это огненного восхождения его души к Небу, на которое надеялись и которое пытались символически отобразить друзья умершего юноши?
Но, с другой стороны, смерть тогда не понималась, скорее всего, как простое освобождение души из клетки тела. Тогда к телу неандертальцы остались бы безразличны, сосредоточившись на символах исхода души к небу. Но мустьерское погребение говорит и о надежде на воскресение тела. Во-первых, сам факт погребения. Мы настолько свыклись с обычаем хоронить умерших, что как-то не придаем значения его символической стороне. Только в словах церковного обряда отпевания – «земля ты еси и в землю отыдеши», являющихся воспоминанием «проклятия Адаму»: «возвратишься ты в землю, из которой ты взят; ибо прах ты, и в прах возвратишься» [Быт. 3, 19] – содержится для современного человека объяснение этого древнейшего обычая предавать умерших земле. Действительно, как ни обидно это на первый взгляд, но тело наше есть не что иное, как особым образом устроенная земля, «прах», по слову Божию. Мы образуемся из двух маленьких клеточек матери и отца, а потом растем благодаря пище. Но что есть пища, как не преобразованная земля? Ведь и хлеб, который мы едим, есть зерно, проросшее благодаря сокам и силам земли в колос, давший зерен один шестьдесят или один сто. Потенция жизни, содержащаяся в семени, в зерне, преобразует землю в пищу, в жизнь. Молоко коровы – это переработанная трава, а трава – это переработанная травным семенем земля. И так все, что едим мы, за счет чего живем, – это земля. Следовательно, и мы сами, наши тела суть тоже земля. Отсюда верны слова, что мы – прах, и вполне естественно, что в прах мы и возвращаемся. Похоронят человека – и через несколько лет нет и следа от его плоти: она вся обратилась снова в землю, а во влажной кислой почве быстро разрушаются даже кости скелета.
Когда неандертальцы стали хоронить в могилах соплеменников, они наверняка сознавали лучше нас, уже порядком забывших смысл многих символических действий, почему они это делали. Для них образ праха, возвращающегося в прах, был вполне значимым. Ведь создать обряд – это совсем не то же самое, что хранить его. Для сохранения и воспроизведения обряда можно и не понимать его сути, совершать обряд «по привычке», а создание обряда требует ясного понимания того первообраза, символом которого новый обряд должен стать. «Образ матери-земли и захоронения как нового вхождения в ее утробу для возрождения был знаком, по крайней мере, некоторым человеческим сообществам еще в глубочайшей древности. Самое раннее к настоящему времени бесспорное свидетельство этого ритуала и, следовательно, соответствующего мифологического сознания суть могильные погребения Homo neanderthalensis… Сон и смерть, пробуждение и воскресение, захоронение в могиле как возвращение к матери для возрождения… Но вот считал ли неандерталец, что новое пробуждение произойдет вновь на этой земле или в некоем грядущем мире (или, быть может, даже и там и там) – этого мы не знаем», – отмечает Дж. Кэмпбелл.[147]
Совершенно ясно, что тление