Первые заморозки. Сара Эдисон Аллен
повелось с ее пяти лет, с того самого дня, когда она впервые приехала в этот городок и поняла с полной уверенностью, что очутилась дома. Только она и ее дерево. Едва стоило ей оказаться здесь, в саду, как она начинала лучше себя чувствовать.
Она стала думать о том, как ей хотелось бы, чтобы Джош Мэттисон любил ее так же сильно, как ее папа любит ее маму, а ее дядя – ее тетю. Сестры Уэверли вышли замуж за мужчин настолько же земных и обычных, насколько сами они были не от мира сего. Мужчины их жизни любили своих избранниц, как астрономы любят звезды, любили то, что они собой олицетворяли, отдавая себе отчет в том, что никогда не смогут до конца понять своих жен.
– Как жаль, яблоня, что ты не можешь сказать, что мне делать.
Бэй показалось, что она заметила в ветвях какое-то еле уловимое движение, легчайший трепет – так, бывает, дрогнут во сне ресницы.
Наверное, яблоне тоже было жаль.
Расселл Залер опоздал к вечернему чаю в «Пендленд-Стрит-Инн», но сделал это намеренно. Он предпочитал лишний раз не попадаться людям на глаза, а к тому же постояльцы гостиницы все равно были не из местных и не могли поделиться нужными ему сведениями.
Когда Расселл вернулся с прогулки, за стойкой сидел хозяин гостиницы, брат Энн Эйнсли, Эндрю, собственной персоной. Энн собирала в столовой посуду после чая. При виде Расселла она широко ему улыбнулась. Зубы у нее были желтые и кривые, но она без стеснения их демонстрировала, улыбаясь, как будто ей было на это ровным счетом наплевать.
– Здравствуйте, мистер Залер. Вы пропустили чай, – сообщил из-за стойки Эндрю.
Это был тучный мужчина, но движения у него были мелкие, какие-то птичьи, локти он всегда держал плотно прижатыми к бокам, а ходил изящно, щегольски прищелкивая каблуками. Судя по тому, как он откинулся назад в своем кресле, сложив ручки на пухлом брюшке, он недавно перекусил тем, что осталось от вечернего чая.
Расселл до сих пор так и не предъявил ни карты, ни какого-либо документа, но Энн, видимо, каким-то образом уладила этот вопрос. Ее брат ни о чем не подозревал. Впрочем, Расселл вызывал у Эндрю Эйнсли явное любопытство. Вероятно, он пытался оценить, насколько тот состоятелен. За завтраком он засыпал Расселла вопросами, пытаясь решить, достоин ли он фотографии на стене. Расселл скормил ему легенду, которую рассказывал большинству: он – удалившийся от дел бизнесмен из городка Бьют в Монтане, в Бэском приехал на отдых. Если кому-то приходило в голову поинтересоваться, в чем заключался его бизнес, он неизменно отвечал, что в прошлом владел фабрикой, которая выпускала пружинки для бельевых прищепок. После этого большинство спрашивающих теряли к нему всякий интерес.
– Я гулял по городу и так залюбовался здешней прелестной архитектурой, что совершенно забыл о времени, – ответил Расселл. – Особенно мне понравился один дом. Такой желтый, с башенкой, что стоит на пригорке.
– А, дом Уэверли, – пренебрежительно взмахнул руками Эндрю. – Из окрестных домов он был