Тайный преемник Сталина. Владимир Добров
для них «крепким орешком», им уже доложили. Но когда после Пленума у него поинтересовались о времени проведения партийно-хозяйственного актива – на нем обычно первые лица озвучивали свои планы и ставили задачи, – Пантелеймон Кондратьевич сказал, что начнет не с этого. «Запросим дела и пойдем в тюрьму», – сказал он опешившим подчиненным. «Как можно нормально работать и проводить активы, когда люди всего боятся и ожидают арестов?».
В этот же день вместе с помощниками и представителями НКВД отправился в тюрьму, где и начал проверку дел. Как и в Сталинграде столкнулся с яростным сопротивлением местных чекистов. Они всячески тормозили работу и пустили в ход «тяжелую артиллерию», угрожая Ежовым и обращениями в Центральный Комитет. Пономаренко вынужден был позвонить Сталину, после чего энкавэдэшники несколько угомонились. Хорошо зная психологию этих людей, новоизбранный белорусский партийный секретарь решил их окончательно добить. Пригласил руководителей НКВД на совещание, где дал высказаться тем, кто пострадал от их действий, а в заключительном выступлении заявил: «Не буду скрывать, товарищи, что послан в республику лично товарищем Сталиным. И имею от него необходимые полномочия. Прямо скажу, столкнулся с вопиющими безобразиями. За тюремной решеткой оказались честные люди. Будут мне мешать, там окажутся те, кто сейчас от нее по другую сторону». После этого сопротивление прекратилось.
Как и в Сталинграде, Пономаренко работал сутками напролет, вызывая всех к себе по одному. Добился освобождения многих. Благодаря ему удалось спасти видных деятелей белорусской культуры Янко Купалу и Якуба Коласа, ордера на арест которых были уже выписаны. Правда, для этого пришлось ходатайствовать за них перед Сталиным. В то же время с явными врагами и вредителями Пантелеймон Кондратьевич не церемонился, прямо говоря, что поддерживает здесь действия чекистов. Случались и курьезы. Решил выпустить из тюрьмы одного сидельца, обвиненного в нелегальном переходе границы. А границы как таковой в селе, разделенном на польскую и белорусскую части, не было. Даже некоторые семьи там оказались разделенными. А так называемый «диверсант» снабжал поляков, перешедших в белорусскую часть села, самогоном. А переходили потому, что в Польше действовал в то время сухой закон. Многим же хотелось выпить, вот они и шли к белорусам. Среди них был даже полковник Бек, ставший впоследствии министром иностранных дел Польши. Так вот когда Пономаренко сказал мнимому «диверсанту» – «Иди домой, ты свободен», тот отказался. Пойду, говорит, только когда получу тюремную пайку утром. Не могу, мол, голодным до своей деревни добираться.
Еще один освобожденный, поэт, попал в тюрьму за стихи о Сталине. Сверхбдительный чекист обратил внимание на первые буквы из первых трех строк. Получилось ВОШ, оскорбление вождя, вот и завели дело.
Когда на заседании Политбюро в декабре 1939 года Пономаренко, докладывая о результатах своей работы в Белоруссии, привел, чтобы оживить свой рассказ, эти эпизоды, он сильно позабавил ими присутствовавших. Смеялся и Сталин. А потом