Искра жизни. Эрих Мария Ремарк
чтобы за вас эти закорючки поставили – и дело с концом. Но я этого не сделаю. Я вас, голубчики, тихо-спокойно обломаю. Сами подпишете как миленькие. На коленях будете упрашивать, чтобы вам разрешили подписать, если, конечно, вообще писать сможете.
Пятьсот девятый видел черный силуэт Вебера в прямоугольнике окна. Голова была огромная, она грозно темнела на фоне неба. Внезапно ему показалось, что черная голова – это сама смерть, а небо – это жизнь, да, жизнь, не важно, какая и где, пусть в крови и вшах, пусть калекой, но все равно жизнь, хоть крохотное мгновение жизни, – но тут на него снова навалилась спасительная одеревенелость, нервы, слава Богу, будто разом отключились, и в голове ничего не осталось, кроме ровного, тупого гула. «И чего ради я упираюсь, – вяло проплыло в его сознании, когда он очнулся снова. – Не все ли равно: быть насмерть забитым здесь или подписать, а потом получить свой укол и тихо окочуриться, так даже быстрее, да и не больно». Но тут вдруг он услышал рядом голос, свой собственный голос, хотя казалось, что это кто-то другой говорит:
– Нет! Я не подпишу. Хоть убейте.
Вебер расхохотался.
– Что, на тот свет захотелось, кащей недоделанный? От всего избавиться, да? Нет уж. Мы убиваем неделями. Это только начало.
И он снова взялся за тяжелый плетеный ремень. Первый удар пришелся пятьсот девятому по глазам. Глаза остались целы, они, по счастью, давно у него ввалились. Второй удар пришелся в губы. Губы треснули, как сухой пергамент. После еще нескольких ударов пряжкой по голове он снова потерял сознание.
Вебер отпихнул его в сторону и бросился на Бухера. Бухер попытался увернуться, но в движениях его уже не было быстроты. Вебер двинул его прямо по носу, а когда Бухер согнулся, ударил ногой в пах. Бухер вскрикнул. Он еще успел почувствовать, как медная пряжка несколько раз со свистом врезалась ему в затылок, а потом снова впал в черное тягучее забытье.
Он слышал над собой неясный гул голосов, но не шевелился. Пока думают, что он без чувств, бить не будут. Голоса наплывали откуда-то издали и падали в бесконечность. Он не хотел их слушать, но они приближались сами, били по мозгам все резче, лезли в уши.
– Весьма сожалею, господин доктор, но если люди не хотят добровольно, – вы же видите, Вебер как следует их уговаривал.
Нойбауэр был в прекрасном настроении. Ход событий даже превзошел его ожидания.
– Разве вы этого требовали? – спросил он у Визе.
– Разумеется, нет.
Бухер попытался исподтишка подсмотреть, что происходит. Но веки его не слушались, прищурить их он не мог – они раскрылись во всю ширь, как у лупоглазой куклы. Он увидел Визе и Нойбауэра. Потом заметил и пятьсот девятого. У того тоже глаза были открыты. Вебера в комнате не было.
– Разумеется, нет, – повторил Визе. – Как цивилизованный человек…
– Как цивилизованный человек, – прервал его Нойбауэр, – вы затребовали этих людей для своих экспериментов, не так ли?
– Да, но это в интересах науки. Наши опыты спасут жизнь десяткам тысяч других людей. Может, вы не вполне понимаете…
– Отчего