Ковчег Могущества. Ольга Крючкова
что будет. Если хочешь иметь друга, не справляйся о нем у других, но обратись к нему напрямую и имей дело с ним одним. Мудрый известен своей мудростью, великий – своими свершениями; их сердца соответствуют их языку…»[38]
Аменхотеп мысленно повторил одно из изречений Имхотепа: «Не строй планов на завтра… Но как же тогда управлять государством? Хорошо, видно, быть мудрецом, а не фараоном…»
Когда паланкин фараона миновал статую Джера, слева показались многочисленные каменные клети: настолько крохотные, что в каждой из них мог разместиться только один человек – продавец зерна[39]. Здесь же, неподалеку от клетей, располагались подземные зернохранилища. Правда, давно уже не используемые по назначению и оттого на данный момент пустовавшие.
Миновав каменные клети и сделав еще два поворота направо, процессия достигла наконец двора, предназначавшегося для проведения хеб-седа. Посреди двора высился белый шатер, а возле него стояли пятеро облаченных в леопардовые шкуры жрецов. По виду – словно только что вышедшие из царства Осириса.
Невольно по телу Аменхотепа пробежала дрожь: еще немного – и его эфемерное тело, саху, переместится в мир мертвых. Он снова вспомнил отца: тридцать лет назад тот перенес сей непростой ритуал достаточно тяжело – целых десять дней не покидал потом своих покоев, жалуясь на слабость во всем теле. «Справлюсь ли я?… Не суждено ли мне покинуть мир живых и остаться в Саккаре[40], в мире мертвых, навсегда?…» – обеспокоенно размышлял фараон.
Стараясь ничем не выдать охватившего его смятения, фараон покинул паланкин и уверенно ступил на землю. Жрецы почтительно поклонились. Главный из них, с испещренным жреческим иероглифическим письмом золотым массивным ожерельем на груди, жестом пригласил фараона проследовать за ним в шатер.
– Мы ждали тебя, о, владыка Нижнего и Верхнего Египта! – сказал жрец, когда они вошли внутрь. – Для совершения обряда все готово.
Аменхотеп снова ощутил предательскую дрожь, на сей раз в коленях, но все же нашел в себе силы успокоиться и осмотрелся. Правда, его взору предстало единственно лишь кресло, застеленное шкурой леопарда, – шатер был фактически пуст.
Память вновь вернулась к событиям тридцатилетней давности: Аменхотеп попытался вспомнить, что он видел в шатре, когда ритуал хеб-седа совершал отец. Увы, попытка и на сей раз оказалась безуспешной. Зато из недр подсознания всплыли вдруг и промелькнули перед внутренним взором Северный храм со статуей Осириса, дом Севера, дом Юга, длинная узкая колоннада, тянущаяся вдоль южной стены… На миг Аменхотепу показалось даже, что он ощутил ее тогдашнюю прохладу… Затем вспомнилась расположенная на южной окраине храма усыпальница Гор-Нармера, окруженная оградой с изображениями кобр…
В этот момент к фараону неслышно приблизились двое жрецов и, взяв его под руки, подвели к креслу и бережно усадили в него. Тотчас невесть откуда появился хрупкий юноша – судя по виду, прислужник. Сняв с ног фараона сандалии, он столь же бесшумно
Эти изречения также приписываются Птахотепу, некоему высокопоставленному чиновнику, жившему во времена V династии.
Кабинок, или «клетей», насчитывалось примерно сорок штук. Во времена семи неурожайных лет при Джосере в них располагались чиновники, взимавшие плату за получаемое египтянами зерно.
В ранние династические периоды царем загробного мира предположительно считался Саккар. Отсюда и название некрополя – Саккара. Возможно, культы бога Саккары и Осириса некоторое время существовали параллельно.