Несовершеннолетний век. Алексей Владимирович Павлюшин
слегка,
А потом шепотком говорил и смеясь улыбался
Ну и гладил по холке, вот только дрожала рука.
Помер он, к ночи ближе, в страстную субботу,
Потом день гоношили на гроб, да поминки собрать,
И когда уж простилися все, то осталась забота,
Кому свору собачью с могилки его отгонять.
За деревней на горке где траву на сено косили,
Летом поле ромашек и клевер в душистом цвету,
Здесь когда-то давно дурака одного схоронили,
А случилось все это в семнадцатом, этом, году.
(апрель 2017)
Зверь
За словом в карман, за деньгами в столицу,
За карточный стол, то к церковным дверям,
Кто водку в нутро, а кто в кровь «единицу»,
Так стелются тропы заблудшим зверям.
Так время летит от капкана к добыче,
Где сны красной ватой в тугой пелене,
От крови засохшей, как будто бы бычьей,
И словно в нездешней, чужой стороне.
Но шрамы гудят на звериной осанке.
Как тесные туфли задиристо трут,
И пули в металлоискателя рамке,
Кривым переливом негромко поют.
За волей в Таиланд, за престижем в Монако,
За четным грехом серых скользких утех,
Где блудная спустится с цепи собака,
И приторным криком наполнится смех.
Истрепанным кадром зачеркнутых судеб,
Останется призрак за зверя спиной,
И влившись в ораву невидную будет,
За ним по пятам волочиться с толпой.
Иссохшая совесть заляпанной тряпкой
Не тронет осевшую пыль на глазах,
Лишь редко кольнет отупевшей булавкой
И спустит лихое на всех тормозах.
За словом к отцу, со смятением к маме,
Уж те-то, конечно, родного поймут,
В земле уж теперь и у общего камня
Их свежие розы покой стерегут.
А после подбитый скупым сантиментом,
Надавит и выпустит жалостный вздох,
И жестом шальным, сообразно моменту,
Подарит бездомному свой кошелек.
Тут зверь обернется на зарево радуг,
Которые арками в искрах мигнут,
И сразу, быстрее свинцового града,
В глубокую воду ума упадут.
За правдой в кабак, за улыбками к дочке,
За скорбью у паперти воздух хватать,
И если б за радость все деньги на бочку
Случались порывы их в воздух швырять.
Но скоро рассудка тяжелая нота,
Сложив на призывы свой каменный вес.
Пред чувством сдвигает глухие ворота,
И вновь по глазам желтый золота блеск.
По новой в карманы монеты ложатся,
Азартом спортивным чуть тронув на миг.
И вновь перед тем, как друг к другу прижаться,
Меж них, вместо звона, послышится крик.
За промах в тайгу, от тюрьмы и от смерти,
Туда, где под кронами птица кричит,
Куда не доносятся писем конверты,
Где зверя природа в себе сохранит.
Он