Пленник Зенды. Месть Руперта (сборник). Энтони Хоуп
могла видеть, что я действительно рыжий, и народ закричал: «Ура!»
Гораздо было интереснее ехать таким образом одному, потому что я слышал замечания толпы.
– Он бледнее обыкновенного! – сказал один.
– И ты бы был бледен, если бы вел подобную жизнь! – был далеко не почтительный ответ.
– Он выше, чем я думал! – сказал другой.
– У него решительный подбородок! – заметил третий.
– Его портреты не довольно красивы! – объявила хорошенькая девушка, очень стараясь, чтобы я услыхал. Без сомнения, это была простая лесть.
Но, несмотря на эти знаки одобрения и интереса, большинство народа приняло меня в молчании и косыми взглядами; портреты же моего дорогого брата украшали большинство окон, что составляло насмешливое приветствие для короля. Я порадовался, что он не видел этого неприятного зрелища. Он был человек вспыльчивый, и, может быть, не отнесся бы к этому так спокойно, как я.
Наконец мы доехали до собора. Его большой серый фасад, украшенный сотнями статуй и одними из самых красивых в Европе дубовых дверей, в первый раз предстал передо мной, и меня охватило внезапное сознание моей смелости.
Все казалось в тумане, когда я сошел с лошади. Я смутно видел маршала и Запта и так же смутно толпу великолепно одетых священников, ожидающих меня. Мои глаза еще видели неясно, когда я вошел в высокую церковь и орган зазвучал в моих ушах. Я ничего не видел из блестящей толпы, наполнявшей ее, я едва различал величественную фигуру кардинала, когда он встал с епископского трона, чтобы приветствовать меня. Два лица, стоявшие рядом, только ясно выделились передо мной – лицо девушки, бледное и прекрасное, над которым возвышалась корона великолепных эльфберговских волос (у женщин они великолепны), и лицо человека, налитые кровью щеки которого, черные волосы и темные глубокие глаза сказали мне, что наконец я нахожусь в присутствии своего брата, Черного Майкла. Когда он увидал меня, его багровое лицо побледнело в одну секунду и его каска со звоном упала на пол. До этой минуты, я думаю, он не верил, что король действительно приехал в Штрельзау.
О том, что было дальше, я ничего не помню. Я встал на колени перед алтарем, и кардинал миропомазал меня. Потом я поднялся, протянул руку и, взяв у него корону Руритании, надел ее на голову, произнося старинную клятву королей; потом (если то был грех, да простится он мне) я причастился Святых Тайн перед всем народом. Потом снова зазвучал большой орган, маршал приказал герольдам объявить обо мне народу, и Рудольф V был коронован; картина с этой величественной церемонии висит в моей столовой. Портрет короля очень похож.
Тогда дама с благородным лицом и великолепными волосами, трон которой поддерживали два пажа, сошла со своего места и подошла ко мне. И герольд прокричал:
– Ее королевское высочество, принцесса Флавия!
Она низко присела и, положив руку под мою, подняла ее и поцеловала. Одну секунду я колебался, не зная, что мне следовало сделать.
Потом я притянул ее к себе и два раза поцеловал в щеку, и она ярко