Жемчужная река. Герцогиня Клавдия. Рене де Пон-Жест
к ней внезапное доверие и, протягивая руки, жалобно прошептала:
– Я так озябла и проголодалась.
Женщина быстро подошла к ней, закутала ее шерстяным одеялом, валявшимся на скамейке, и протянула ей рисовую лепешку, жестом советуя есть.
Лиу Сиу машинально повиновалась. Но, насытившись и согревшись, она прежде всего захотела узнать все, что ее тревожило и волновало: предупредили ли ее бедную мать, когда ее будут допрашивать и долго ли ей придется сидеть в этом каземате с капающей со стен сыростью и размокшим от влаги глиняным полом, превратившимся в зловонную клоаку, потому что эта тьма, грязь и вонь сведут ее скоро с ума.
Женщина ничего не ответила, хотя лицо ее выражало самое искреннее сострадание.
– Почему вы молчите, – допытывалась Лиу Сиу, приведенная в ужас ее молчанием. – Скажите хоть словечко, умоляю. Что они хотят со мной сделать?
Женщина знаком показала, что ничего не может сказать.
– Но почему? Неужели вы боитесь?
Она грустно покачала головой и, коснувшись рта рукою, объяснила, что она нема. Лиу Сиу печально поникла головой: рухнула и эта последняя надежда.
Несмотря на это, между ней и тюремщицей скоро установился обмен мыслями. Лиу Сиу дала ей два кольца, прося продать их и купить две чистые циновки, на которых спят, пару непромокаемых туфель и чего-нибудь поесть.
Немая обещала все исполнить. Но когда Лиу Сиу попросила ее предупредить мать, она замахала на нее руками с выражением такого ужаса, что бедная женщина не посмела настаивать, подумав, что так или иначе мадам Лиу скоро узнает правду.
Или полиция нагрянет к ней с обыском, и тогда она сразу поймет, в чем дело; или же, видя, что зять не является к ней с традиционным визитом на второй день свадьбы, она пошлет на дачу Линга узнать, что случилось.
При этой мысли Лиу Сиу немного приободрилась. Но когда прошло три дня без всяких известий от матери, она снова впала в отчаяние.
Тюремщица кормила ее почти насильно. Но Лиу Сиу больше не пробовала с ней заговаривать. Часами лежала она на циновке, дрожа от лихорадки, подпирая щеку исхудалой рукой, и смотрела в одну точку ввалившимися глазами. Глубокое равнодушие овладело всем ее существом, и она даже не вздрагивала, слыша стоны осужденных.
Казалось, что ее тело и душа потеряли всякую чувствительность.
Прошло две недели. Однажды утром дверь каземата распахнулась, и в камеру вошли Фо Гоп, палач и чиновник суда. Чиновник грубо объявил ей, что настала минута предстать перед судом, и приказал собираться.
Лиу Сиу машинально встала. Немая, как могла, привела ее в порядок и кое-как заколола ей волосы. Потом подошел палач и приказал ей протянуть руки. Он крепко скрутил их веревкой, как будто она собиралась бежать, потом набросил ей аркан на шею и, вытянувшись, обернулся к начальству. Префект скомандовал – и все двинулись к выходу.
Впереди шагали префект и судейский, за ними палач тащил Лиу Сиу на аркане. Она так ослабела от голода и всего пережитого, что с трудом передвигала свои искалеченные