Воспоминания о XX веке. Книга первая. Давно прошедшее. Plus-que-parfait. Михаил Герман
барьеры лож, красный (мало кто помнит, он был красным тогда, только после войны, в 1952-м, Симон Вирсаладзе изменил цвет на сине-голубой!) головинский занавес, хрустальная люстра, сияющие бра, тяжелые кисти портьер, расписной плафон, звуки настраиваемых инструментов, запах дорогих духов (все той же «Красной Москвы» главным образом, но то был изумительный запах – запах тогдашней красивой жизни, праздника и достатка), потом музыка, огромная прекрасная сцена – вся таинственная роскошь огромного театра, кружащая голову, сулящая чудо. Из ложи бельэтажа – «Спящая красавица»: просторная, грандиозная сцена, на ней – дворец невиданной красоты, все эти люди в шелках и бархате, в золотом шитье, двигающиеся с невиданной грацией. Какие костюмы, какая ожившая монументализированная мечта о детской сказке, всерьез разыгранной взрослыми, такими красивыми людьми! Да и сами эти восхитительные слова – «бельэтаж», «бенуар», «царская ложа», а в программке – «Король Флорестан», «Каталабют, приближенный короля», «фея Сирени», «фея Золота», «фея Сапфиров», «фея Карабос» с ужасными мышами и отвратительными «карабосами». А потом такие красивые танцы – Аврора и принц Дезире – Фея (Феона) Балабина и Борис Шавров… И этот апофеоз с участием сказочных персонажей – от Синей Бороды до Кота в сапогах.
Наталия Дудинская. 1932
Галина Уланова и Константин Сергеев в сцене из балета «Ромео и Джульетта». 1940
И нежный, сумеречный, тоже совершенно театральный снег ранней зимы, который падал на Театральную площадь, когда мы с мамой возвращались домой после первого в моей жизни балета, огни трамваев, тоже ставшие сказочными в тот сказочный, уже гаснущий день.
Я влюбился в балет. К ужасу мамы, бесповоротно решил стать профессиональным танцовщиком. В детскую свою записную книжку старательно выписывал из книги «Весь Ленинград» телефоны артистов балета, хотя и мысли не допускал, что дерзну им звонить, просто сам процесс переписывания фамилий доставлял небывалое наслаждение, эти имена – Вечеслова, Чабукиани, Дудинская, Уланова, Люкум, Дудко – звучали райской музыкой. Потом была опера «Руслан и Людмила» со знаменитой тогда Александрой Халилеевой (сидел в «царской ложе»!). Опера меня не поразила, музыки, кроме марша Черномора, я не оценил, смотрел просто пышную сказку, где все время пели… А вот «Щелкунчик» из правого бенуара, с его таинственными и тревожными мелодиями, меня взволновал. Правда, там, в ложе, я заразился и заболел корью.
«Спящую красавицу» ставили дома. Как хотелось мне проиграть, воссоздать миновавшее, повторить, оставить!.. Конечно, не балет, – так сказать, драму.
Вообще-то, спектакли случались у нас и раньше, но скорее импровизированные. Намечался сценарий, дальше – по вдохновению. Например, трагедия «из восточной жизни»: упоминавшийся Ролик (Роллет), игравший главную героиню (девочек не было), когда все персонажи, поубивав друг друга, смирно лежали на полу, сунул кинжал (разрезальный нож) себе под мышку, воскликнул: «И мне