Борис и Глеб. Татьяна Панкратова
и Глеб ходили встречать Лену, а заодно и девчонок провожали по домам. Но Боря всё никак не сознавался, хотя по нему больше всех было видно, он и ревновал, и обижался, и в то же время молчал и ни за что не признавался, даже Глебу, родному брату, от которого никогда не было никаких секретов и которого он всегда считал, как самого себя, или частью себя. И хотя тот итак знал и чувствовал его всего, ему всё же хотелось, чтоб Боря признался. Ведь они всегда друг другу всё рассказывали, что же теперь. Он специально всё выводил брата на эту тему.
– А сам-то что, не влюбился что ли?
– В кого это?
– У самовара я и моя Маша… – запел Глеб в шутку и засмеялся.
Боря сжал губы и отвернулся.
– Да ну тебя.
– И что ты не признаешься?
– А сам что же?
– Ты только не сердись, я…
– Что Шурке признался?
– Да нет. Я – Маше, как будто от тебя, ну чтобы узнать…
Боря резко дёрнулся за братом, попал по уху, схватил за ворот. Глеб оборонялся, пытаясь его отпихнуть.
На шум прибежал Лёва, свистнул, ребята продолжали кататься по полу.
– Так. А-ну разошлись! Разошлись, говорю!
Еле разнял.
– Что такое? Что случилось?
Боря сложил руки на груди, вскинул на бок отросший светлый чуб, насупился. Глеб в другом углу сделал то же самое, будто зеркало, оба были сердиты. Молчали, Лёве ни слова, да и стыдно было сказать.
Лена из кухни:
– Папа идет.
– Смотрите мне оба!
Ушёл в кухню.
– Лен, чего они?
Лена спокойно наливая кипяток в кружку, ставя тарелку отцу.
– Глеб пошёл к Маше и признался ей в любви будто он Боря.
Лёва усмехнулся.
– Да, она поняла, догадалась, что это не ты… – Задыхаясь, первым начал Глеб. – Таких же больше нет дураков. Ты один такой.
– Ладно, прости, не хотел… – И Боря уже шел обниматься, он быстро остывал.
– Ты тоже. Я как лучше думал.
– А она что? – полушёпотом, не утерпел Борис.
– Что-что… Сказала, Борис, я ваша навеки, – захохотал Глеб и побежал по коридору.
Боря выбежал за ним на улицу. Они стояли возле папиных красных георгинов размером с тарелку. Солнце садилось, и дом весь светился в закатных лучах. Берёза шелестела серёжками.
– Я тебе всё-таки набью морду. Будешь отличаться.
– Ладно. Ничего она не сказала. Хихикала, догадалась, что это не ты.
Маша круглолицая, с большими голубыми, цвета неба, глазами. Что-то такое не объяснимо лукавое и загадочное было в её взгляде, словно смотрела исподлобья, и в то же время добродушная, такая милая улыбка – это противоречие притягивало, она казалась, красивой, несмотря на заострённый, неправильной формы нос. Смеялась она не потому, что догадалась, что это Глеб, а потому что не знала, как реагировать. Тогда никто об этом и не думал, тем более всерьёз, совсем не то, что теперь. Моя бабушка не смотрела на мальчишек, да и мальчишки как-то ни о чем таком не помышляли,