Лорд Хорнблауэр. Сесил Форестер
крайней мере эксцентричным хозяином. Пока озадаченный Браун не удалился, Хорнблауэр равнодушно смотрел в палубные бимсы прямо над головой, затем, перебарывая тошноту, вновь нырнул под одеяло. Просто лежать, задремывая по временам, было почти блаженством. Там, откуда дует ветер, его ждет целый бриг мятежников. Пусть сейчас он удаляется от них со скоростью миля-две в час, он все равно приближается к ним так быстро, как только может. А с Барбарой было так хорошо…
Хорнблауэр спал неглубоко и к концу вахты проснулся от свиста боцманских дудок – звука, к которому должен был привыкнуть давно. Он кликнул Брауна, встал и торопливо оделся, чтобы выйти на палубу, пока еще светло. Наверху ему предстала ожидаемая тоскливая картина – затянутое тучами серое небо и серое море с белыми барашками крутых ламаншских валов. По-прежнему дул штормовой ветер, вахтенные офицеры, низко надвинув зюйдвестки, укрывались за наветренным фальшбортом бака.
Глядя вокруг, Хорнблауэр чувствовал, что на него смотрят. Команда «Порта Цёли» впервые могла поглядеть на коммодора при свете дня. Подштурман ткнул локтем вахтенного мичмана, и тот бегом припустил по трапу – видимо, сказать Фримену, что коммодор на палубе. Сгрудившиеся на баке матросы – темная масса брезентовых курток – тоже толкали друг друга в бок, белые пятна лиц поворачивались к шканцам. Его обсуждают: для них он человек, который потопил «Нативидад» в Тихом океане, дал бой французскому флоту в заливе Росас, оборонял Ригу от армии Бонапарта в прошлом году.
Сегодняшний Хорнблауэр мог почти спокойно думать о том, что его обсуждают. На его счету есть безусловные достижения, победы, за которые он справедливо увенчан лаврами. Угрюмость, раздражительность, морская болезнь – простительные слабости великого человека, не повод для ехидной насмешки. Для этих людей он окружен ореолом славы. Они не знают о его сомнениях и колебаниях, даже о настоящих ошибках: не знают, что, отзови он бомбовые кечи на пять минут раньше – как следовало поступить, – юный Маунд был бы сейчас жив и успешно продвигался по службе. В парламенте действия Хорнблауэра назвали «лучшим за последние годы образцом использования флота против сухопутных войск»; Хорнблауэр знал свои упущения, но, очевидно, другие предпочли их не заметить. Он может смело глядеть в глаза собратьям-офицерам и не только им, но и всем, кому равен по положению. Он женат на красавице-аристократке, которой можно гордиться, а не думать мрачно, что над ней смеются за глаза, как было с бедной Марией, спящей теперь под одиноким могильным камнем в Саутси.
Фримен поднялся по трапу, на ходу застегивая дождевик. Он коснулся шляпы, приветствуя коммодора, Хорнблауэр ответил тем же.
– Барометр растет, сэр! – крикнул Фримен, складывая руки рупором. – Шторм скоро уляжется.
Хорнблауэр кивнул, хотя в этот самый миг налетевший шквал хлестнул его дождевиком по ногам – сама порывистость ветра говорила, что шторм скоро пойдет на убыль. Серое небо быстро темнело: возможно, после заката ветер начнет слабеть.
– Обойдете вместе со мной корабль? –