Воскрешение Лазаря. Владлен Чертинов
мужиков в шинелях оттащили Каурова к старой яблоне и оставили там. Сами, сгибаясь под дождем, ломанулись к сараю через посадки огурцов. Кауров постоял немного, опершись руками об яблоневый ствол. Потом медленно осел в холодную лужу. Ему хотелось только одного – чтобы все поскорее закончилось.
Красноармейцы вернулись из сарая с разрубочным чурбаком и испачканной давно засохшим навозом старой веревкой. Один из них влез на чурбак, стал привязывать ее к самой толстой ветке.
– Ну, молись, дед, – шепнул другой. – Сейчас с ангелами увидишься.
Каурова поставили на чурбак. От размокшей петли пахло лошадью. Дождь смывал кровь с разбитого лица старика. Двое красноармейцев поддерживали его под руки. Кауров хотел посмотреть на небо, да не успел. Чурбак выбили у него из-под ног. Дерево сильно тряхнуло. Раздался жалобный скрип. Последним, что старик Кауров увидел в своей жизни, были падающие в грязную лужу большие красные яблоки.
Томления плоти
Геннадий Кауров ехал в поезде и смотрел на припорошенную снегом степь. За окном, насколько хватало глаз, простиралась холодная даль, кое-где разорванная оврагами. От этого однообразного пейзажа Каурова клонило в сон. А кроме того, ему, столичному жителю, привыкшему передвигаться в узких, худо-бедно снабженных комфортом пространствах, безбрежные донские просторы внушали тревогу. Когда вокруг тебя одна только голая степь и в ней даже спрятаться негде, возникает ощущение, что всем твоим городским достижениям – грош цена. Должно быть, примерно так чувствует себя на плоту в океане какой-нибудь чудом спасшийся после кораблекрушения пассажир первого класса.
Кауров задернул штору на окне. И почти любовно посмотрел на громоздящийся на столике натюрморт. Наполовину початая бутылка «Белого аиста», две плитки швейцарского шоколада, упаковка крекеров, сырокопченая колбаска, равно как и купленный на станции Лиски жареный цыпленок с румяной корочкой, радовали глаз, напоминали об иной, куда более приятной реальности. Глядя на это маленькое изобилие, было совсем нетрудно представить себя главвоенмором товарищем Троцким, разъезжающим в бронированном спецвагоне по фронтам Гражданской войны. Тем более, что фронты эти где-то в здешних местах и проходили. «Удивительное дело, – подумал Геннадий, – столько лет минуло, а на Дону теперь снова контрреволюция. Только с обратным знаком».
Волгоградская область, как и весь Юг России, входила в так называемый «красный пояс». А красных Кауров, после того как в стране началась перестройка, очень не любил. Людей, сочувствующих коммунистам, он считал упертыми и неумными. Вот из-за таких, из-за всей этой огромной закостенелой массы народа, привыкшей жить по старинке, реформы в стране, по мнению Каурова, и шли слишком медленно. Согласно результатам всех последних выборов, враги реформ составляли подавляющее большинство населения Волгоградской области. И, следовательно, попадались Геннадию повсюду. Он с любопытством вглядывался в их лица на станциях. Эти враги большей частью были