Чудесно жить. Стихи насущные. Алексей Болотников

      Господи, благоволи писать

      Чистые, изящные глаголы.

      Благоволи посмешищем не стать.

      Чтоб не распяли:

      – А поэт-то голый.

      Обнажены ли донага в стихах.

      Иль пишем так, как, очевидно, мыслим,

      Но мыслить в стаде, вторя пастухам,

      Не богом, извини, поэт немыслим.

      Благоволи подняться до тебя!

      Я понимаю: зависть, дьявол, эго…

      Но дай мне слово… пастыря любя,

      Благо… воли… записывать от бога!

      Чем мы знамениты?

      Отсутствием святости.

      Пивнушки у нас алтари.

      Дай нам улыбаться

      До придурковатости,

      Ведь мы же придурки твои.

      …О, господи боже!

      Безбожникам, бабникам

      Открой же альковы свои

      И дай нам, заблудшим,

      Блуждающим, банщика.

      И бани дотла натопи.

      Отпарим, отмоем

      До алебастра

      Тела и улыбки свои.

      Дай нам улыбаться

      До придурковатости.

      Ведь мы же придурки твои.

      Принимаю с утра атмосферную магию:

      Солнце из-за бугра,

      Восемнадцать по Цельсию.

      И росою с куста, сокровенною влагою

      Окропляю крыла…

      Восемнадцать по Цельсию!

      От рождения столько же… Впереди

      Ещё тысячи неизведанных лет.

      А теперь я… таков…

      Поэтичен я…

      То-то же!..

      Предвкушаю… откушать свой дерзкий язык

      Искал себя. А не было меня.

      Кого любили эти бабы с воза?

      Песком сквозь пальцы таборное я

      Расходовало вьючники обоза —

      Зыбучих лет, дневных-ночных и прочих,

      А более всего – секунд любви,

      Которых жаль, но лишь как падежи

      В обозе животин (или живОтин?).

      …Конь пал любимый, с именем Чечня…

      Друзья большого брата распылились…

      И ничего в итоге не чиня,

      Друзья друзей (враги врагов) явились

      На проводы почившего меня,

      Хмельные, не распятые бесстыдством

      Во всей их наготе, с дежурным тостом

      «Да будет пухом путнику земля».

      …В гробу нельзя… Я не перевернулся

      Лишь потому, что не было меня.

      Что в тот сезон вдоль Белого Июса

      Нашлась неандертальская семья:

      Он и она, точнее, черепа

      Эпохи древнекаменного века.

      Их здесь, у Малосыйского столпа,

      Признали за… явленье человека.

      И палеантроп, вышедший с Тубы,

      С обозом, а точнее – при обозе,

      В культурный слой земли «а ля гробы»

      Не мог почить. Увы. И почил в бозе.

      Его – нашли! Лет… сорок тыщ спустя…

      «Поднимутся… – вещают нам – в могилах…».

      И все же это, верно, был не я.

      И не было меня. Лишь слухи в людях.

      Учил меня студент филфака

      Стихи писать. И даже – жить

      Пифагорейски. Жить без флага,

      Без родины, в себе изжив

      «…всю муть соцреализма,

      Идейный бред и ген снобизма…»

      Он так учил меня искусно,

      Как женщину – отдаться чувству.

      Мы спорили до геммороя

      О том, что (первое): нет жи-

      зни в обществе; второе —

      О том, что есть искусство лжи…

      И в том сходились на ножи.

      И он, вы знаете, он – плакал,

      Когда над пропастью во ржи

      Я торжествующе «а-а-а…«кал!..

      …И вот я вышел в тиражи

      Амбициозности. По-сучьи

      Кружило жизнь мою во лжи.

      А он… Он гений был. По сути.