За холмом. Дмитрий Павлович Шишкин
увидев больше ничего интересного, мужчина с удовольствием лёг на кровать и тут же заснул.
Проснулся он уже к закату от голода. Вернее, от запаха еды, который и напомнил организму о необходимости подкрепиться.
Никого в комнате не было, но перед кроватью стоял передвижной столик с глиняным горшочком, из которого шёл пар, глиняной тарелкой с нарезанными овощами и зеленью и здоровым, в половину обычной магазинной булки, куском домашнего хлеба и небольшой хрустальной вазой, которая тут, кажется, считалась большим бокалом и была наполнена красным вином. Мужчина набросился на этот одновременно и ужин, и обед, и завтрак. В горшочке была тушёная баранина с рисом. Было ли всё это вкусным, осознать он толком не успел, поскольку проглотил нехитрые яства со скоростью своего любимого шредера, способного уничтожить целый сейф документов за считаные минуты (этим шредером восхищался весь банк, а руководство попросило на всякий случай себе ключи от кабинета, чтобы иметь к нему круглосуточный доступ).
Мужчина решил немного пройтись. Вид из окна его огорчил: ещё с утра безупречный замок – единственная, пожалуй (кроме еды, разумеется), выдающаяся вещь в этой дыре – был испорчен. Окно напротив зияло разбитыми витражами, а пробоины были наспех заткнуты тряпками.
Путешественник направился к двери. Она оказалась заперта. Его посетили нехорошие предчувствия. Это вообще были, пожалуй, первые проблески мысли за время его присутствия в городке: до того он как-то ни о чём не думал, просто проживая непонятные жизненные мгновения. Эта способность была ещё одним приобретением последних лет, облегчающим существование банковского клерка.
– Эй! Есть кто живой? – крикнул он в небольшую щель между толстой дверью и наличником.
Послышался удаляющийся топот – кто-то чесанул прямо от двери вдаль по коридору.
Он пожал плечами, подошёл к столу, вытряхнул из вазы в рот оставшиеся капли вина и сел в раздумьях на край кровати.
– Что-то как-то не то, – изрёк он самую глубокомысленную фразу из возможных.
Философские терзания прервал жуткий шум – дверной замок, видимо, тут использовался нечасто, при открывании он заскрипел так, что напомнил нашему герою про тяжкие будни узника замка Иф.
В комнате появился франт лет двадцати–двадцати пяти. На ногах у него были лаковые туфли моды примерно начала двадцатого века, а может, тогда и произведённые, просто сохранившиеся в бабушкином сундуке. Брюки были чрезвычайно узки и сильно полосаты, причём довольно консервативную серую полоску перемежали разноцветные: малиновая, лимонная, салатовая и бирюзовая. Снизу штанины были подхвачены атласными лентами: на левой ноге – красной, а на правой – зелёной. Пояс был или от смокинга, или вовсе от костюма тореадора – широченный, ярко-красный, тоже атласный. К широкой белой шёлковой рубашке зачем-то был приторочен плюшевый сиреневый воротник, а сверху был надет зелёный бархатный жилет с нагрудным накладным карманом канареечного