Записки базарного дворника из 90-х годов. Андрей Александрович Коннов
в воскресенье ушла куда-то, и больше не появлялась.
– Пропала, значит? – встревожился я.
– Нет, Саня. Тут другое… Находит иногда на неё. После развода с мужем. То – ничего… Живёт спокойно, с дочкой занимается. А то – ударяется в загул. Шляется, неизвестно где, бухает, неизвестно с кем… Может дня на четыре исчезнуть. Потом появляется. Потрясучая вся, грязная, мятая. В ванне отмокает, отлёживается, чаем с мёдом отпаивается. И опять – баба, как баба… Такие дела, Сань… Но, клянусь на «петуха», я этого не знал! – и мой друг виновато посмотрел на меня.
«Ха – ха – ха!» – горько рассмеялся я про себя. И начал ожесточённо скалывать наледь ломом. «Дворник – алкоголик, уже не молодой, побитый жизнью, словно молью поеденный, и молодая красотка – алкоголичка! Прекрасная мы с ней пара! И теперь тебе, дворнику – говночисту, всю жизнь придётся общаться только вот с такими ларисами! Потому, что ты – на самом дне! Опустился сюда легко, а вот, поднимешься ли – большой вопрос! Иногда это уже невозможно»… Но всё же, внутри меня, жила крепкая уверенность в том, что я изменю свою судьбу. Предчувствие крутых перемен, почему-то, не покидало…
Лариса пришла ко мне сама. Вечером, в четверг, на этой же неделе. В дверь неожиданно раздался короткий звонок. Я в недоумении открыл – на пороге стояла она. С синюшностью под набухшими нижними веками, с потухшим взглядом, выражавшим полное безразличие, одутловатым лицом. Губы её подрагивали, и всё тело колотило мелкой дрожью.
– Саша, – еле – еле выговорила она, – выручи, пожалуйста. Иначе – умру…
– Проходи, – коротко ответил я, и помог снять ей шубку и шапочку.
Она стала, было, расстёгивать сапог, приподняла ногу, покачнулась. Не удержала равновесия, и грохнулась на пол. Я стянул с неё сапоги – новые, замшевые, но в чём-то вымазанные. Провёл на кухню. Лариса тяжело опустилась на табуретку, положила ладони на стол. Руки её – прямо плясали. И пахло от Ларисы теперь не тонкими духами, и ухоженным молодым телом, а смрадным перегаром, потом, и въевшимся в одежду и волосы, табачным дымом. Грязные космы на голове свалялись и выглядели крайне неряшливо. А ведь ещё, совсем недавно, я ласково перебирал их, любуясь красотой, сгорая от нежности…
– Дай чего-нибудь выпить, Сашенька, миленький… – простонала она. – Пожалуйста, дай. Плохо мне. Сердце останавливается…
– Сейчас – коротко ответил я, достал из холодильника бутылку водки, налил ей рюмку. Она выпила единым махом, не морщась, абсолютно спокойно, словно воду. Лицо её покрылось испариной. Затем, молча, налила уже сама себе ещё, шумно глотнула и выдохнула. Я придвинул ей бутерброд с колбасой, который успел соорудить. Лариса нехотя откусила, пожевала. Взглянула на меня уже осмысленно.
– Поесть горячего, хочешь? – предложил я ей.
–Да, очень хочу теперь… – оживилась она. – Я уже забыла, когда ела в последний раз. Так, только, закусывала…
Пока я разогревал для неё куриную лапшу, Лариса приняла ещё две рюмки, и совершенно опьянела. Она с трудом доносила до рта ложку, клюя носом, медленно жевала,