9-й цех. Виктор Викторович Улин
начнет молча бродить вокруг сателлита, потом вместо выхода вломится к нам в цех – и давай ругаться, что в «Аэрофлоте» порядков нету. Я с пассажирами дел не имею, в моем ведении только техника. А вот Фоша постоянно вступает с ними в нештатные отношения. Подчас даже «грубо нарушает должностные инструкции, вторгаясь в область компетенции отдела перевозок» – как выражается Семеныч, комментируя его выходки; иной раз ему за это нагорает. Но он не сдается; кипит в парне опасный избыток милосердия, требующий приложения – то ли от трудного детства, то ли еще от чего. Я, конечно, человек нормальный, без комплексов, и над Фошиными дурацкими подвигами смеюсь вместе со всеми. Но иной раз в момент наивысшего веселья вдруг натыкаюсь на его укоризненные и печальные, как у сенбернара, глаза под выпуклыми очками, и смех точно рукой снимает И становится вдруг грустно и даже стыдно за себя и за все; и кажется, будто знает он нечто чертовски важное, однако для нас остальных недоступное. И в такие минуты с особой остротой понимаешь, сколь непостигаемо, неисчерпаемо бытие в глубину, и сколь ничтожно тонкий пласт удается срезать каждому из нас за годы жизни…
– Ху-ай-ду! – лоснясь довольной рожей, Стеньков грохнул на стол свой поднос.
– Не ху-ай-ду, а хау-ду-ю-ду, – поправил образованный Котин. – Пора бы и знать. А то как будешь интуристок кадрить?
– Ну хау, не один ли хрен? Главное, полсмены отпахано. Еще столько – и… – он зажмурился, чмокнул в воздухе нечто, видимое только ему. – Вечерний город, вечерние женщины…
– Кто о чем, Стеньков о бабах, – вздохнул Семеныч.
– Вечный кайф. А еще лучше – отпахать бы разом сутки, а потом неделю из постели не вылезать. А, Семен Семеныч?
– Когда мы служили на «сто четвертом», – оживился Семеныч. – Особо шустрые кадры вроде тебя так и делали. Долбились подряд две смены, и, эт самое, четыре дня гуляли. Но потом прикрыли такую акробатику.
– А почему-у? – протянул Гриня с такой искренней обидой, точно запретили именно ему.
– К середине второй смены человек отрубается. Тяга на исходе. Сделает что-нибудь, глянет на часы – вроде терпит, дай малость прикорну. А будильник, эт самое, дома на рояле…
– На каком рояле?! – всерьез удивился Фоша.
– На белом, – столь же серьезно пояснил я. – Ну так?
– На роле остался. И вот – пассажиров на посадку ведут, а у самолета крылья отвинчены и спец дрыхнет.
Стеньков заржал, едва не подавившись. Весь обед мы развлекались в том же духе. И не беда, что остроты дано обкатаны до зеркальной гладкости. а все Семенычевы байки известны каждому наизусть – обеденные треп тем и сладок, что не требует никаких новых мыслей., а только способствует усвоению столовского меню, от которого в иной обстановке мы отворотились бы не глядя.
– Ну ладно, – скомандовал наконец Семеныч на правах старшего.– Побазарили и будет. Глебушек, мы с тобой сейчас на шестнадцатую стоянку.
– А что там? Интересное что-нибудь?
– Да шут его знает. Слоны, эт самое, с бустерами возятся. С утра, теперь вот нас просят