Высота круга. Виктор Викторович Улин
опадавшей, проявилась достаточно тонкая талия, да и бедра хоть и раздались слегка, но были еще стройными. Отмытые носовым платком сапоги сверкали, точно свежеотлакированные; облизнув губы кончиком языка, Надя выставила вперед ногу – платье послушно уступило и над коричневым голенищем кругло и остро блеснуло выглянувшее исподтишка колено, тоже вполне сносное, благо утром она надела не самые плохие колготки.
А я, оказывается, еще ничего…– с внезапным, обволакивающим душу и тело облегчением подумала она. – И пока еще, как ни странно, можно жить.
Забыв когда делала это в последний раз, Надя так и сяк вертелась перед зеркалом; она представляла, как ее под разными углами оглаживает чужой холодный взор, и поняла, что в профиль она смотрится еще лучше, чем анфас: грудь, подтянутая чуть ли не к носу, вызывающе торчала вперед, живот оказался небольшим, но все-таки заметным и привлекательным, а ноги, упруго прорисовываясь сквозь эластичную ткань, манили своей крепкой гладкостью…
И очень даже ничего…– она счастливо улыбнулась. – Вот еще прическу сделать, и вообще все будет как надо…
Сзади кто-то теснил ее, тоже пытаясь увидеть себя в зеркале – но Надя этого не замечала; она словно парила в облаках, она не ожидала от своего тела, что оно еще способно подарить ей радость созерцания; это был ее день, ее минута, ее полет.
«Диссертация, публикация, аттестация»… – все-то ему надо больше всех! А мне этого ничего не нужно, ни-че-го, – с внезапно вспыхнувшей страстью она встряхнула головой, уже видя в зеркале несуществующую прическу, которая оказалась совершенно неотразимой. – Не хочу быть женой доктора наук, профессора, гениального, и так далее, и тому подобное – хочу быть просто женщиной, иметь простую спокойную жизнь; хочу ходить в театр, сколько угодно вертеться перед зеркалом, принимать гостей и бывать в гостях у таких же нормальных людей, без сожаления о пропавшем для науки вечере, и ловить на себе мимолетные мужские взгляды, и ничего, ни-че-го не надо мне больше от жизни!..
Прорезавшись откуда-то глубоко изнутри, сквозь золотистый шум сладостно прозвучал первый звонок.
И все, – она подмигнула своему отражению, просто-таки распираемая невыносимо счастливым ощущением сегодняшнего, свалившегося на нее по волшебству вечера. – И все – разведусь с ним, и пускай спит в обнимку со своими учеными бумажками, раз они ему дороже живой жены; а я… я найду себе настоящую жизнь, я…
Из-за спины возникла, осторожно улыбаясь, усатая физиономия военного.
Надя вспыхнула, точно уличенная в чем-то неприличном, не предназначенном для посторонних глаз – словно лишь зеркалу, вечно переменчивому, но все терпящему в своей молчаливой мудрости, могла передать она свои внезапные мечты – и порывисто обернулась.
Военный тянул лет на сорок – возраст истинной мужской взрослости, высоты полного разрешения жизненной мелодии, когда мужчина, если только он настоящий мужчина, достигает наивысшего подъема сил, раскрывая все заложенные