Венхра. Книга первая. О плохих людях и странных обстоятельствах. Александр Михайлович Кротов
хотелось ничего просить, но, почему бы и нет?
– Я не смогу… у меня неприятности, – сухо ответил Вова. Надо было сразу начать обо всём рассказ, но он мешкался.
– Неприятности у него, там до неё две минуты доехать-то. У тебя вечно какие-то неприятности, – заворчала жена, ей очень не понравился отказ мужа.
– У меня ЧП на объекте, завтра в обед я должен съездить к следователю! – Повышая тон, сказал Владимир. Чётко и твёрдо. Редко он себе позволял повышать так голос. Обычно это происходило только на работе. Но после этого его обычно сразу «отпускало», и он мог спокойно продолжать беседу, как ни в чём не бывало.
Жена молчала, но её движения стали резкими и быстрыми, звон посуды стал сильнее. Владимир решил сбавить возникшее напряжение:
– Мне надо будет заехать в офис к руководителю, на следующий день, в обед, поеду в страховую. А вечером могу заехать к твоей маме.
Тома продолжала молчать. Домыла посуду, вытерла руки, собираясь уходить в спальню, она тихо сказала:
– Не надо. Кристина опять заболела.
Она ушла, а Владимир остался сидеть в одиночестве, проклиная сегодняшний день. Кристина часто простужалась. Он не решился пойти в её комнату, чтобы не мешать своим нелепым участием в процессе её выздоровления от очередного ОРЗ.
* * * *
Тихон всё ещё не мог отвыкнуть от того, как за многие годы его тюремного срока, в нём чётко засело ощущение замкнутого пространства. Узкий переулок для него казался нескончаемо длинным, а улица так вообще. Открытое море. И люди. Люди другие. Их взгляды. Они такие лёгкие. В них нет агрессии, тоски, хитрости и хмурости. Будто жизни они не видели, а так, лишь весёлые картинки рассматривали. Не тыкала их жизнь лицом в грех. И не нужно жаловаться на то, что у тебя есть. У кого-то нет вообще ничего, и нет жалоб. Совсем. Не хотелось Тихону жаловаться. Не умел он. Хотелось только немного побольше тепла. Он отвык от такой осени. От осени в открытом пространстве, он совсем её не помнил. Там, где он провёл тринадцать лет из пятнадцати, обещанных судом, было почти всегда жарко. Жарко и душно. Воздуха не хватало. А здесь воздуха было много, но он был неприветливым, холодным, колючим. Зато это был воздух свободы. Огромной, необъятной свободы. В которой так чётко чувствовалась беспомощность. Не от того, что прошлое не перепишешь, не изменишь, а от того, что настоящее, без фундамента прошлого – это босая бедность. Чем больше лет в жизни проходят в бездействии, тем реже будущее маячит впереди удобствами. Хотя бы даже элементарными.
Холодные дни октября встретили новую жизнь Тихона Сидорова. И как бы сейчас не было грустно остаться без тепла в этот пасмурный день, новая жизнь бывшему узнику, честно отбывшему своё наказание, нравилась значительно больше жизни прежней. Идти ему было ровным счётом некуда.
На выходе из тёплого подъезда некогда родного дома, Тихон достал сигарету «Прима» без фильтра. Зажёг спичку, закурил. Он захлопнул дверь, понимая, что сам он её не откроет из-за нового устройства