Дальний свет. Ксения Михайловна Спынь
сидела здесь, как порождение холодного и совершенного света: такой, наверно, излучают горные вершины. В пальцах как влитая лежала половинка мела; запястье опушилось птичьим браслетом: теперь в нём были и вороньи, совиные перья, и перья каких-то вовсе неизвестных птиц.
Всё начало было плыть по течению какого-то горного ручья – такого же льдисто-голубого, как глаза напротив. Феликс тряхнул головой, быстро отогнав наваждение. Он прошёл несколько требуемых шагов и, опершись руками о её стол, выпалил:
– Ты что творишь?
Лаванда невозмутимо моргнула:
– А что я творю?
– Я про Китти. Это ведь с твоей подачи её турнули с телевидения?
– Ну да, – протянула Лаванда, поглядев вопросительно и как будто немного с вызовом.
– Слушай, – Феликс несколько выпрямился, но не отступил назад. – Я понимаю, что у тебя полно претензий ко мне. Но Китти-то тебе что сделала? Можешь ты на это ответить?
Лаванда промолчала и упрямо смотрела мимо него.
– Захотела оторваться теперь? – продолжил он. – Хорошо, я понимаю. Ну так на мне и отрывайся, в чём проблема?
Лаванда нахмурила лоб и недоумевающе потрясла головой:
– При чём здесь вообще ты?
17.
– Да, действительно, при чём здесь ты? – сказала Китти.
Феликс уставился на неё, не понимая. Она продолжила:
– У нас с госпожой Мондалевой старые счёты. Она знает какие.
– Да какие бы ни были, – он опустился сбоку на край дивана, не поворачиваясь к Китти. – Я, кажется, всё сказал, что мог, она не стала слушать. В итоге только заявила, чтоб я убирался и что больше меня видеть не желает. Вообще.
– Об оппозиции и Нонине ей не говорил? – осведомилась Китти.
– Не успел.
– Жаль. А то бы она к тебе прислушалась и, конечно, тут же сместила бы этих нехороших людей.
В голосе проблеснула ирония. Феликс обернулся: на губах её бродила знакомая полуулыбка.
– А вместо них взяла бы, – с невинным видом продолжила Китти, – например, тебя.
– Ну прекрати, пожалуйста, – он резко встал с дивана, прошёлся по комнате.
Китти внимательно глядела, очевидно, ожидая продолжения. Феликс остановился.
– Ты не понимаешь. Я девять лет был с этими людьми, был одним из них. Агитировал, призывал… сражался на их стороне. Я… я вырастил это в себе, не взял у кого-то – вырастил сам, я жил этим, я не представлял себя вне этой борьбы, вне этой идеи. А теперь выясняется, что всё это было фальшивкой… игрой в поддавки? Нет, когда они поняли, что им ничего не светит, решили, конечно, попробовать по-настоящему. Ну и что мы имеем теперь? Что крысы одного цвета свергли крыс другого цвета, а я им в этом помог, – Феликс вновь подошёл к окну, сжал пальцами край подоконника. – И сам я – точно такая же крыса, и всё это с начала и до конца – один большой фарс.
– Не преувеличивай, – негромко прервала Китти. – То, что кучка интриганов использовала идею в своих интересах, не дискредитирует саму идею.
Феликс обернулся на неё.
– Я потому и думал… Потому и хотел, чтоб это не закончилось