Распятые любовью. Михаил Александрович Самарский
видимо, надеясь на то, что всякие там сексуальные влечения и опыты не для их маленьких детей.
А между тем ещё, только готовясь к школе, «асексуальные» дети пролетариев придумали занимательную игру в «потипаться». Чтобы понять это необычное словцо, в нём просто нужно буквосочетание «тип» заменить на две буквы «е» и «б». Но поскольку это звучало бы чересчур грубо и слишком взросло, без особого труда родился безобидный и славный синоним. Разумеется, всё это было результатом коллективного лексикологического труда. Из этой игры никто не делал тайны, в ней могли принять участие все желающие лагерные дети.
Правила были простыми: девочка должна была снять (или приспустить) трусы и лечь на спину, мальчик проделывал ту же самую процедуру и ложился лицом к лицу на девочку. Комичность этих действий заключалась не только в том, что маленькие дети копировали и изображали половой акт (совершенно не понимая, что это такое вообще), но и в том, что мальчики, если вдруг возникала неосознанная эрекция, старались любым способом утихомирить свои твёрдые карандаши и привести их в надлежащий вид, то есть превратить в податливых мягких червячков – так было удобнее лежать на «партнёрше».
У нас на Лагерной улице жил необычный мальчик Митя Боженко со странным прозвищем Митя-Писюн. Прозвище, конечно, странное, но не случайное и вполне объяснимое. Прозвище это могло прилипнуть без особого труда к любому, если бы тот занимался тем, чем занимался Митя. С первого класса Митя всем, ну, почти всем, уличным пацанам сосал писюны. И это было настолько обычным делом, что никто даже не придавал этому действию какого-то непристойного значения. Никогда Митя никого не доводил до оргазма, он выполнял как бы предварительную ласку, а уж потом возбуждённый партнёр привлекал для самоудовлетворения верную подругу, как говорили у нас на улице, «Дуню Кулакову», попросту говоря, онанировал. Таких заумных слов, как «пенис», «фаллос», «мастурбация», «вагина» мы слыхом не слыхивали и даже «сперма» в те времена у нас называлась «молофьёй».
Лагерные подростки посмеивались над запугиваниями взрослых, внушавших подрастающему поколению, что дрочить очень вредно, мол, это неминуемо приведёт к импотенции, потери памяти, появлению волос между пальцами. На руки, конечно, все поглядывали, и между пальцами на всякий случай поглаживали, но серьёзного значения увещеваниям взрослых никто не придавал.
И что интересное, ни у кого даже мысли не возникало о том, что кто-то здесь занимается развратом или каким-то другим грязным делом. Всё происходило обыденно и прозаически.
К девяти годам я неожиданно обнаружил в себе странную и пугающую склонность, выражавшуюся в непонятном и необъяснимом желании раздеваться донага и натягивать на себя женские трусы, выуженные из шифоньера, расположенного в родительской спальне. Оставаясь дома один, я мог простоять целый час, а то и дольше, у зеркала, меняя позы, поглаживая свою мальчишескую грудь, ягодицы, теребя соски, мошонку ну и собственно главного героя, который,