Великий Гилельс. Елена Федорович
победить на конкурсе в случае удачного выступления – могли бы, в жюри работали настоящие музыканты. Но получить такую же поддержку официальной советской печати, такой государственный резонанс – нет. Это было не нужно. А в случае с Гилельсом произошло редкое совпадение индивидуального стиля и требований общества. «Социальной психологии советского мира был в высшей степени дружествен гилельсовский энтузиазм как некая психологическая доминанта артиста-исполнителя, гилельсовский демократизм как потребность в общении с самой широкой аудиторией, как понятность и предсказуемость артистических эмоций», – писал Л.Е. Гаккель24.
Примечательно, что самому пианисту рамки такого стиля стали тесны уже в юности; тем более они не вмещали постоянно расширяющихся художественных возможностей Гилельса на протяжении его более чем пятидесятилетнего творческого пути. Но «клеймо» было поставлено, что впоследствии мучило его всю жизнь. Вот слова самого Гилельса о наиболее распространенных в 1930-е гг. штампах применительно к его искусству: «”Железный ритм”, “каменная кладка”. Я чувствовал, что начинаю от этих слов задыхаться, ибо это было совсем не то, чего я хотел. И вся эта кирпичная кладка и хватка, все эти – в данном случае неуместные образы, заимствованные из производственного цеха, – они и раздражали, и больно ранили меня»25.
В середине тридцатых годов в ряде критических статей стали появляться частично негативные оценки молодого пианиста (формировалась та самая привычка поучать молодого гения, о которой уже говорилось), однако на официальном статусе «идеологически благополучного» музыканта они никак не отразились. Следующий шаг – лауреатство на двух международных конкурсах, в том числе первая премия престижнейшего и труднейшего Брюссельского конкурса в 1938 г., – возвел Гилельса в ранг национального героя. Для него победа была естественным следствием и таланта, и – что было не менее важно – уже сформировавшегося в этом возрасте стремления все, что он делал, делать максимально добросовестно. Его ожидало чествование на границе и награждение орденом. «Это была адекватная благодарственная реакция на “прорыв в мир”; – писал Л.Е. Гаккель. – Гилельс восхитил и растрогал Европу как раз тогда, когда видимое зрелище Советского Союза внушало Западу тревогу и страх»26.
Гилельса «обласкали» после его конкурсных побед еще и потому, что он понравился самому Сталину, – отсюда приглашения на дипломатические мероприятия, правительственные концерты и проч. Особое отношение диктатора к кому-либо выглядит сегодня в нашем восприятии как чудовищное клеймо: вот, вот она – «советскость» Гилельса, его идеологическая твердокаменность! Шостаковича при Сталине травили еще до войны, в 1948 г. шельмовали вместе с Шостаковичем и Прокофьева, других лучших музыкантов эпохи; Г.Г. Нейгауза в 1941 г. арестовали и долго держали на Лубянке – а Гилельса Сталин демонстративно выделял, говорил: «Гилельс – это наше
Гаккель Л.Е. Пианисты // Русская музыка и ХХ век / Под ред. М.Г. Арановского. М.: Гос. институт искусствознания, 1997. С. 703.
Цит. по: Баренбойм Л.А. Эмиль Гилельс. С. 59.
Гаккель Л.Е. Указ. соч. С. 704.