Война за океан. Том второй. Николай Задорнов
Он просил Акима поднять камчадалов на защиту. Но вот похоже, что купцы, которые гребут все меха задарма, хотят показать сейчас, что они спасут Камчатку. Акиму приятно видеть, что старик Дурынин им не уступает и всех отталкивает и кричит; лицо у него в поту, как, верно, не бывало и на медвежьей охоте.
– «Вот почему Россия никогда еще не теряла ни единой пяди своей земли, – продолжал читать Василий Степанович, – и эта слава не должна померкнуть перед наступлением второго тысячелетия России! Сюда, на самый отдаленный край родной земли, заброшена небольшая горсть русского народа. Мы не можем ожидать помощи ни от кого, кроме милосердного Бога, и только можем помнить, что мы русские люди и что родина требует от нас жертв. Мы положим свою жизнь, а кто из вас имеет какое-нибудь достояние, то пусть принесет его сюда в пользу воинов, у которых нет продовольствия».
Завойко уже давно объявил, что на Камчатке продовольствия нет, хотя у него, как у хорошего хозяина, про запас мука была. Но он все время говорил, что отослано пятьсот кулей на Амур и Камчатка гибнет и обречена, так как обязана кормить нахлебников. Он желал, чтобы купцы раскошелились, чтобы население не надеялось на одну казну и знало бы, что губернатор никаких претензий не собирается принимать. Он знал, что запасы хлеба есть у торговцев и что они жмутся. Так пусть отдадут хлеб казне, пусть сначала они откроют свои амбары, алтынники, а за казной дело не станет.
– Мы все идем за тобой, отец наш! – в восторге кричал старик Дурынин.
Камчадалы знали, что Василий Степанович куда проще и радушнее с людьми, чем былые начальники, и что только он один купцам воли не дает.
– Мы все готовы умереть за славу и честь русского царя и его воинства! – закричал в толпе кто-то, видно из грамотных.
– Братья и сестры, – заговорил тронутый Завойко, – так скажите прямо, кто и чем может помочь делу.
Юлия Егоровна первой выступила из толпы. Она гордо оглядела купцов, офицеров «Оливуцы» и весь народ.
– Я приношу в жертву святому делу все свое хозяйство! – заявила она. – И обязываюсь отдать на убой, если потребуется, всех моих коров.
– А мы с мужем отдаем свои запасы и будем печь из своей муки хлеб, – сказала похожая на монахиню высокая худая купчиха. По лицу ее пошли красные пятна, и она поджала губы, ни на кого не глядя, как бы от злости.
Тогда жена губернатора добавила, что каждый день будет привозить на работы несколько самоваров и поить чаем всех, кто трудится, возводя укрепления, и будет делать заварку.
Купцы не оставались в долгу. Обещали белье, одежду, посуду. Один толстяк сказал, что отдает двадцать ружей, приготовленных на продажу. Купца этого Аким знал. Он два года как приехал из Охотска, а уж ездит всюду и даже за Ганальские Востряки, за цепь скалистых гор, поодаль от Коряцкой. Эти Востряки похожи на продольную пилу голубой стали, поставленную острыми неровными зубцами вверх.
Конечно, купчине нельзя уж теперь держать ружья в магазине, если враг