ID. Identity и ее решающая роль в защите демократии. Натан Щаранский

      Я повторял эту молитву каждый раз, когда меня вели на допрос. Это была моя защита против одиночества. Угрозой смерти меня хотели отрезать от сообщности с людьми и с историей, заставить меня думать только о себе. Но моя молитва помогала мне оставаться частью моего настоящего мира, разбивала окружавшие меня тюремные стены.

      Солидарность

      Осознав себя евреем, обнаружив свою принадлежность к уникальному народу с уникальной историей, я открыл в себе новый, огромный источник силы. Это не только не отгородило меня от остальных людей – наоборот, именно благодаря этому я почувствовал с ними особую, намного более прочную связь. До ареста я активно участвовал в работе Хельсинкской группы по контролю за соблюдением прав человека в СССР (она была создана сразу же после Хельсинкской конференции 1975 года). Я помогал в сборе материалов и подготовке документов, посвященных преследованиям пятидесятников, крымских татар, украинских националистов. При этом мое проснувшееся еврейское самосознание, моя identity не только не мешала, а, наоборот, помогала этой работе: точно так же, как мой народ стремился к свободе, так же стремились к ней другие народы, другие религиозные и этнические группы. Теперь мне это было понятно не только в теории, но и на практике.

      В тюрьме это чувство солидарности усилилось и углубилось. Каждый из нас – националистов, сектантов, монархистов, диссидентов – боролся за свой собственный идеал, за свое собственное видение будущего народа или группы, к которой он принадлежал. При этом даже самые противоположные позиции неожиданно оказывались близки друг другу именно в силу глубокого понимания и уважения, которое каждый из нас питал к борьбе другого. Преданность истории и традициям твоего народа перекликается, резонирует с точно такой же преданностью твоего товарища по камере и становится основой взаимной солидарности и уважения. Речь идет не только о реальных людях – оказавшись в Лефортово, я открыл для себя целый мир литературных героев, которые вдруг стали мне близки и понятны.

      По своему собранию книг лефортовская библиотека была, наверное, уникальной: она состояла из книг бывших «врагов народа», разоблаченных в ходе сталинских чисток. Книги эти, собранные в свое время с огромной тщательностью и любовью, были распределены между различными службами КГБ, многие нашли свое место в Лефортово. В тюрьме они тоже прошли свою собственную чистку: многие предисловия, написанные недавно обнаруженными «врагами народа», исчезали, целые страницы вырывались, имена и комментарии опускались, а иногда исчезали и целые тома. Но классические тексты несмотря ни на что выжили (впрочем, когда в конце моего заключения я снова вернулся в Лефортово, многих книг не было – не по идеологическим, а по намного более прозаическим причинам: сами кагэбэшники начали ими приторговывать).

      До ареста я читал многие из этих книг, но если раньше от Гомера или европейских классиков