Красивые мамы дочек не любят. Вера Колочкова
мере, есть ли у нее деньги на жизнь… Взял и бухнул в трубку – ухожу к Эле Бусиной! Надо же, какой ухарь-молодец, уходит он! Идиот! Смешнее и не придумаешь! Да он и увидел-то ее только у Мишки на дне рождения! Или… нет? Может, она, Соня, как всегда, что-то пропустила? Скорей бы Мишка пришла, она ж с этой Элей в одной группе учится. Хотя в последние дни наглая девчонка в институте не появляется… Чует кошка, чье мясо съела. Но не вечно же ей занятия пропускать. Придет – и на Мишку нарвется. А Мишка, она такая. Она в облаках в отличие от матери не витает. Уж она прижмет эту Элю к стенке. Вступится за униженное материнское достоинство…
Нет, ну почему она вечно ничего не видит, не замечает! Живет, как ребенок-индиго, в своем мире, совсем расслабилась. Надо ж хоть иногда вокруг себя озираться, так все на свете проглядеть можно. Нет, надо действовать немедленно и решительно! Надо вернуть мужа на свое законное место! Иначе она пропадет. Точно, пропадет! Потому что другой жизнью жить просто не умеет. Там, в котле с общим варевом, – не умеет.
Соня подтянула к себе худ, ые коленки, обхватила руками, сидела, замерев, уставившись на холодильник, будто гипнотизировала его широко открытыми глазами. Нет, что происходит, в самом деле? Она с таким огромным трудом наладила свою жизнь, подтянула ее под себя, пристроила, жила ею целых двадцать пять лет – и вот на тебе. Полный провал. Катастрофа. Нет, не мог Игорь так с ней поступить. Он же все про нее прекрасно знает. И про все ее проблемы знает. И про все страхи. И про все возможности и невозможности нормальной «людской» жизни…
Ну да, да, она женщина с проблемами. С «врожденными признаками чрезмерно выраженной интроверсии». По крайней мере, таким способом когда-то попытался объяснить врач-невропатолог перепуганной Сониной матери странное поведение ее трехлетней дочери в детском саду. Девочка, то бишь она, маленькая Соня, не играла и не смеялась, не плакала и не дралась, как все нормальные дети, а, судорожно сжавшись, сидела в уголке и со страхом наблюдала за орущим и копошащимся детским коллективом, как чуждым и непонятным ей зверем, который может наброситься и съесть, если подойти к нему слишком близко. Так просидела она месяц, другой, третий… Не плакала, не просилась остаться дома, каждое утро безвольно давала себя раздеть и переступала порог группы, спала и ела по часам, безропотно подчиняясь режиму, как маленький узник, потерявший надежду на свободу. А на исходе четвертого месяца слегла с высокой температурой. Просто лежала, вытянувшись в струнку, и горела, как печка. Врачи так и не нашли симптомов ни одного детского заболевания, и только доктор Левин, врач-невропатолог, старый и умный еврей, определил, что девочка «не садиковая», проблемная, и попытался растолковать матери что-то про защитные функции организма, про особое отношение к ребенку… «Она что, ненормальная?» – с ужасом допрашивала врача мать. «Ну почему – ненормальная… Просто будут трудности в общении, она будет отличаться от других детей, но к этому можно приспособиться. Она не такая, как все