Клетка. Саша Кругосветов
чтобы испортить то благоприятное впечатление, которое, как мне доложили мои подчиненные, попервоначалу произвели на нас. Посдержанней и помужественней надо вести себя. Сразу видно, что не коммунист. Вы член партии? Нет. Это заметно. И, скорее всего, не коренной национальности, хотя это нас не касается. Вы тут нам столько всего наговорили сразу. А это, между прочим, и так яснее ясного. Сказали бы всего два слова. А что до остального – так это все лишнее и никому это не надо. Только воздуха сотрясаете. У нас тоже нервы есть, и, между прочим, они не железные, совсем не железные. Мы к вам всей душой, а вы – без всякого уважения. Хотя вы же понимаете, что мы при исполнении.
Кулагин с удивлением смотрел на инспектора. «Этот совсем еще молодой человек, ровно ничего не достигший в жизни, младший чин, – есть ли у него вообще какой-либо чин? – отчитывает меня, словно школьника. И ни слова о том, за что арестовали, кто арестовал, кто принял решение об аресте».
Борис разволновался, стал бегать по комнате взад-вперед – никто ему не препятствовал, – остановился перед двумя молодыми людьми и закричал, обращаясь к ним:
– Вы хоть понимаете, что это полная бессмыслица?
Молодые люди взглянули на него с сочувствием, но тем не менее достаточно строго и с чувством собственного достоинства.
Борис внезапно остановился у столика инспектора и сказал с вызовом:
– Прокурор Мессерер – давний друг нашей семьи и моего отца. Будет ли мне дозволено позвонить ему?
– Конечно, никаких проблем. Евдокия Прокопьевна подсуетилась. Вот у нее в коридорчике стоит личный телефон. У вас нет, хоть вы и такой продвинутый, а у нее есть. И в квартире, и на вахте. Звоните. Только я не пойму, какой вы во всем этом увидели резон. Прокурор, даже с такой звучной фамилией, никакого отношения к нашему ведомству все равно иметь не может. Или вы хотите позвонить вашему Месрессеру по личному делу? Звоните. Мирное время, войны отгремели. Можно разрешить телефонные звонки кому угодно. Даже врагу народа. Только вы не подумайте, я никого не обвиняю, – и он вышел в прихожую и протянул Борису черную телефонную трубку. – Звоните. А то еще решите, что я вам запрещаю.
– Какой смысл? Почему это вы мне выговариваете? Не много ли на себя берете? Да кто вы такой? Все смысл ищете. Если вам смысл нужен, зачем вы наворачиваете горы вашей бессмыслицы? Сначала двое ваших охранников ворвались, просто ворвались в мою квартиру, перед этим обидели мою девушку, которая от меня ехала на учебу, мою бедную, беззащитную Клару. На каком основании, скажите мне? Теперь эти двое глазеют, смотрят, как вы издеваетесь надо мной, заставляете меня, словно мальчика какого, танцевать под вашу дудку. Объявили, что я арестован, но не могу позвонить прокурору. Это, видите ли, бессмысленно. Да еще сознательно коверкаете фамилию уважаемого человека. Так вот, знайте и зарубите себе на носу: я и сам не стану ему звонить.
– Отчего же, звоните, я не против.
– Нет, теперь я и сам не хочу.
Борис подошел